— Могу я спросить, — сказала Мария, — что случилось с вашими товарищами?

— Их убили.

— Господи, помилуй нас.

— Их убили два года назад в километре отсюда… потом сожгли.

— Русские журналисты! — вырвалось у нее. И взгляд стал тревожным.

— Зря вы сюда приехали, — сказала Мария.

— Почему, Мария? — спросил Джинн.

— Зря вы сюда приехали, — повторила она. — Мне позарез нужны постояльцы… Если бы вы прожили здесь недели две или больше, нам с Сабиной это пришлось бы очень кстати. Мы едва сводим концы с концами. Нам нужны постояльцы. Но я говорю вам честно: уезжайте. Уезжайте завтра же.

— Но… почему?

— Могилу своих друзей вы не найдете — никто не будет вам в этом помогать. А вот сами вы рискуете… Уезжайте.

— Разве жители Костайницы сами не хотят узнать правду?

— Правда, друже, бывает горькой.

— Но даже горькая правда лучше неизвестности. Верно, Мария?

Мария покачала головой и встала:

— Я понимаю, что каждый русский в душе ИЗМЕННИК, но тут вы ничего не добьетесь… Извините, я устала сегодня. Пойду спать. Спокойной ночи, господа.

Мария вышла. Оставшиеся за столом недоуменно молчали.

— Спокойно, джентльмены, — сказал Джинн. — Слово «изменник» по-сербски не носит никакого оскорбительного смысла. Изменник по-сербски — реформатор, человек, которому не живется спокойно и он хочет что-либо изменить.

Все рассмеялись…

Мирослав Зданович — так звали председателя — первым делом поставил на стол бутылку ракии. Он достал ее из «сейфа» — большого железного ящика со скрипящим замком. Когда он доставал ракию, Джинн разглядел внутри АКМ и стопку порножурналов.

— За знакомство, — сказал, разливая ракию в рюмки, Зданович.

Мукусеев посмотрел на спиртное с сомнением — часы показывали половину одиннадцатого. Вроде бы рановато. Но и отказываться неловко. Они выпили и Зданович спросил, что же привело сюда, «в провинцию», «высоких русских гостей».

— Мы расследуем гибель русских журналистов два года назад, — ответил Мукусеев. Лицо Мирослава изменилось, посуровело. Он сжал в руке рюмку, повертел ее и произнес:

— Проклятые усташи.

— Усташи?

— Усташи. Ваших подписников убили усташи. Кто же еще?

— Мирослав, — осторожно сказал Мукусеев. — Извините, Мирослав, но… Но не могло быть так, что наших убили сербы?

— Не. Серби не. То я гарантира. Абсолутно, — уверенно ответил Мирослав и снова налил ракию. — Чем я могу вам помочь, братушки?

— Нам бы хотелось пообщаться с людьми. Поездить по окрестностям, посмотреть на старые окопы… Есть версия, что трупы наших товарищей закопаны на бывших позициях сербского ополчения.

— Это опасно, — сказал Зданович. — Там полно мин, неразорвавшихся снарядов… Я вам не советую. Недавно подорвались два подростка. Я очень вам не советую, друзья. От души говорю это.

Примерно также прошла встреча с местным милиционером. В Костайнице он был один, на плечах носил погон с большими звездами, на поясе рыжую, изрядно потертую кобуру, под горбатым носом — усы. Местный Анискин, которого звали Марко Живичем, встретил делегацию в своем «участке». Он находился в том же здании, где и Скупщина.