— Здравствуй, сын мой.

— Здравствуйте, батюшка.

— Что привело тебя в храм нынче?

— Я пришел напомнить о нашем разговоре…

— Я помню его.

— Вы обратились к прихожанам с просьбой помочь нам?

— Нет, я не обращался к пастве с этой просьбой.

— Но почему, батюшка?

— Не дело церкви вмешиваться в дела мирские, сын мой. Любовь выше ненависти, прощение выше мести. И каждому еще воздается по делам его.

Горели несколько лампад и свечей перед алтарем, смотрели с икон большие глаза святых. Золотились оклады. На одной из икон был изображен старец в шитых золотом ризах. В руках он держал раскрытую книгу. Красными буквами там было начертано:

Претерпвый же до конца, той спасенъ будеть.

Вот так! «Претерпвый же до конца?…»

— Спасибо, батюшка, — сказал Мукусеев. — Спасибо вам огромное за помощь. Аминь!

— Ступай з Богом, сын мой. Не ожесточай сердце свое.

Владимир вышел из храма — больше здесь делать нечего… Аминь!

— Вот святоша! Молится он за души грешные, видите ли… Терпеть попов не могу — лицемеры.

— Всех-то под одну гребенку не надо.

— Надо. Я ведь и в Афгане с муллами немало пообщался. Намаз пять раз в день совершают, а взятки берут вообще безостановочно. За хороший бакшиш четки свои сожрут… Ты вот спрашивал, что со мной случилось тогда, в Афгане. Хочешь узнать?

— Конечно, хочу, — живо отозвался Мукусеев.

— В общем, добыл я информацию, что из Пакистана идет караван со «стингерами». Через муллу, кстати, добыл. Дефицитом расплачивался — лекарством от желтухи… Ну, добыл я информацию. «Стингеры»! Они тогда в новинку были. Первый «стингер» наши ребята взяли в январе восемьдесят седьмого. В бою. Всех сначала сгоряча хотели к Героям представить, но потом, конечно, все Герои достались генералам. А тут мне мулла на ушко: «идет караван, везет сотню „стингеров“…» Что-то мне сразу не понравилось, но я Фаридову доложил: «Так, мол, и так». Он сразу: «Берем». Я говорю: «Сомнения у меня». — «Какие, Джинн?» — «А хрен его знает, какие. Но чувствую — что-то не то». «Ладно, — говорит Батя, — если у тебя сомнения — не ходи. А караван со „стингерами“ упустить никак нельзя»… Но я не пойти не могу, не имею такого права. Пошли. И напоролись на засаду. Потом уже выяснилось, что весь сыр-бор как раз из-за меня. За мою голову, оказывается, награду объявили. Вот мулла и решил «приподняться» — и с меня получить, и за меня. В общем, подловили нас хорошо. В таком месте, где мы были, как мишени в тире. Пять минут огня, и взвода нет… И ведь знали, что в ловушку лезем, но «стингеры» перевесили. Решили рискнуть… Ушел только я и старший сержант Морозов. Уйти-то мы ушли, но не к нашим. Ходу назад не было, отрезали нас, погнали к Пакистану. В общем, месяц мы по горам шлялись, потом все-таки вышли. Вот тебе и все кино. А к тому мулле я в гости наведался. Сказал «спасибо» за караван… Да что толку?

Джинн умолк. Закурил. Впалые щеки при затяжках западали еще глубже. Мукусеев понял, что Джинн сейчас там, в Афганистане…

Джинн в несколько затяжек добил сигарету, криво улыбнулся и сказал:

— Не люблю я попов, Володя. Ни хрена им не верю. И вот этого попищу взять бы да прижать как следует… Ведь наверняка что-то знает, наверняка кто-нибудь на исповеди язык распустил.