Мы же хорошие… мы — освободители… за мирную жизнь… за правое дело… Чем она могла провиниться перед нашим
правительством? Что такого нужно было сделать? Что сотворить?!»
Кирилл знал Ирину Лыкову с самого детства. Они были ровесниками и ходили в один и тот же класс школы, устроенной на Красносельской. Детей, а тем
более девочек, было немного, а таких, как дочка партсекретаря, вообще ни одной. Зорин смотрел на нее издали, как на волшебное видение, не решаясь
приблизиться или заговорить… Просто повсюду ходил следом и молчал, боясь и мечтая обратить на себя внимание девушки. Но зеленоглазая блондинка, с
прямыми длинными волосами (что в метро было редкостью), с красиво подстриженной челкой, небрежно падающей на глаза, едва ли замечала молчаливого
обожателя. В отличие от абсолютного числа своих сверстниц, ее кожа сияла чистотой, и лишь неизбежная для подземелья бледность роднила Ирину с
прочими обитателями Метро. Ирина никогда не имела друзей, даже за партой она сидела одна. Детям тяжело было рядом с высокомерной девушкой, к тому же
обладающей совершенно несносным характером. Лыкова не умела прощать, идти на компромиссы, договариваться, и совершенно не выносила чьего-либо
превосходства: тогда ее лицо искажалось гримасой брезгливого презрения, а глаза обжигали холодом. Однако юноша не хотел признавать, что за этим
стоит зависть и злопамятность. Наоборот, он замечал только милый маленький носик и улыбку, открывающую белые, ровные зубы. Он ловил эту редкие
проблески радости и всегда улыбался в ответ, но Ирина была рассеянна. Кирилл ее совершенно не интересовал, а скорее всего, и раздражал.
Потом он не раз видел дочку наркома во время вояжей той на Ганзу и обратно. Девочка превратилась в девушку с фигурой под стать лицу — длинные
стройные ноги, красивая грудь в сочетании с осиной талией привлекали внимание мужчин всех возрастов, а Кирилла сводили с ума. Однако девушку всегда
сопровождали телохранители, и не то что поговорить, но даже просто привлечь ее мимолетный взгляд рядовому Зорину не удавалось. Кирилл никогда не
признавался в этом даже себе, но от возможности вступить в отряд сталкеров он отказался именно потому, что тогда лишился бы возможности хоть изредка
видеть скучающую красавицу.
«А теперь ее убьют, — думал Кирилл. — Расстреляют или, еще хлеще, наверх погонят… без химзы, без противогаза… А ей только двадцать лет!»
— Папа! — юноша посмотрел на отца. — Ее нельзя казнить!
— Почему это нельзя? — Зорин-старший нахмурил брови.
— Она женщина. Настоящие коммунисты не воюют против женщин…
— В первую очередь она Лыкова! Так? Так! — сам ответил на свой же вопрос Иван. — А значит, дочь свергнутого нами предателя, угнетателя и
эксплуататора… Так? Так! И что прикажешь с ней делать? Носить ее на руках? Кормить? Одевать? Она же ни к какой работе не пригодна. Более того, как
можно ей доверять? И я тебе еще вот что скажу: размножаться таким гадинам, как эта Ирина, не следует! Понимаешь?
— Я должен ее увидеть, — отцовская тирада, похоже, не достигла сознания адресата. — Как это сделать? Папа!!!
— Что, «папа»?! Что?!
— Пожалуйста! — Кирилл встал перед отцом на колени. — Где Ирина?
— Вот еще! Мало ли тварей на свете?! — Зорин отвел взгляд в сторону. — Так тебе самую ядовитую подавай!
— Пойми, мне нужно ее видеть! — в глазах юноши блестели слезы. |