|
Армендарис уехал из Венесуэлы несколько лет назад, еще при Чавесе. Похоже, он успел заработать неплохие деньги на нефти, прежде чем добыча в Венесуэле рухнула, и вывез бабло из страны, спрятав его на заграничных счетах. Парень вел себя тихо, но, – Колдмун усмехнулся, – зачастил на аукционы. Догадываешься, что он покупал?
– Артефакты коренных американцев. – В точку! – И где мы будем брать этого подонка? – А вот с этим проблема. Он живет в Эквадоре. – Да? Разве у нас нет соглашения об экстрадиции с Эквадором? – Есть. Но выдача граждан Эквадора запрещена их конституцией. – Ты же сказал, что он венесуэлец. – Верно. Но с такими деньгами нетрудно устроить себе эквадорское гражданство. – Значит… Ты хочешь сказать, что мы обосрались? Автомобиль остановился перед входом, и Колдмун наклонился к д’Агосте: – Нет. – Я навострил уши. – Парень не знает, что он под подозрением. У него нет причин опасаться поездки в Штаты. Заманим этого мерзавца к нам и возьмем за задницу, едва он выйдет из самолета. – Вот только как его заманить? Колдмун усмехнулся: – Предоставь это ФБР… amigo.
46
22 декабря 1880 года, суббота Около половины девятого вечера блестящие экипажи начали подъезжать к облицованному известняком дому, занимавшему целый квартал по Пятой авеню, между Пятидесятой и Пятьдесят первой улицами. Экипажи останавливались у парадного крыльца, освещенного сотнями свечей в латунных фонарях. Фитили обработали специальным составом, чтобы придать пламени красноватый оттенок. Гости спускались на ковер кровавого цвета, который вел мимо входных колонн в дом. Их наряды разнились от просто экстравагантных до поистине зловещих, приблизительно соответствовавших готическому стилю Красного бала. К девяти часам экипажей стало столько, что образовался затор длиной в добрую половину авеню; кучера и слуги кое-как пытались доставить в особняк крикливо одетых наследниц, почтенных промышленных магнатов и финансистов. Карлотта Кэбот-Флинт стояла на верхней площадке между двумя мраморными лестницами, поднимавшимися по спирали из холла на второй этаж. Ее окружала стайка женщин определенного возраста, живо обсуждавших гостей и их наряды. Кольца и браслеты на их пухлых руках сверкали драгоценными камнями, когда они показывали на вновь прибывших. Одна была одета Эвридикой, боа из крашеных лисьих хвостов символизировало змею, укусившую героиню мифа. Другая нарядилась Саломеей и держала маску Иоанна Крестителя, в венецианском стиле, на золоченой рукоятке. Остальные женщины, облаченные в столь же мрачные костюмы, изображали исторических личностей или персонажей романов Хораса Уолпола и Мэтью Грегори Льюиса. Собравшиеся на верхней площадке были крайне возбуждены. Красный бал только начинался, но уже было ясно, что ему суждено стать самым ярким развлечением сезона. Миссис Кэбот-Флинт внутренне ликовала. Как раз в эту минуту сама Эванджелина Райнлендер восторженно сжимала ее ладонь обеими руками в белых перчатках и пела дифирамбы – Эванджелина, которая даже не соизволила узнать миссис Кэбот-Флинт год назад в Брансуике. Все затихли, когда в холл вошла Кэролайн Астор, властительница нью-йоркского общества, под руку с мужем. Она была с головы до пят облачена в белый атлас, расшитый рубинами, которые образовывали изящный узор. Миссис Астор тоже держала перед собой белую венецианскую маску, однако ее легко было узнать по особенной прическе, повторить которую не решилась бы ни одна из дам. В зале стало еще тише, когда гости увидели, что маска изображает двуликого Януса с опущенными уголками рта – универсальный символ трагедии. |
