Таката смотрел на меня, высоко подняв густые брови.

   – Члена стаи? – спросил он.

   Я кивнула и села рядом с ним на стол для пикников.

   – Для целей страхования.

   Поставив пряный сидр, я уперла локти в колени и вздохнула. Люблю я солнцестояние, и не только ради пира и веселья. В Цинциннати гасятся все огни от полуночи и до рассвета, и толь-ко тогда можно увидеть ночное небо таким, каким оно должно быть. С теми, кто пытался во время затемнения воровать, разбирались круто, что устраняло любые проблемы.

   – А у тебя как жизнь? – спросил Таката, удивив меня этим вопросом. – Слыхал, что ты была в больнице.

   Я невинно улыбнулась, зная, что у меня уже сделался усталый вид после двухчасового орания на концерте Такаты.

   – Все нормально. Меня не хотели еще оттуда отпускать, но там в другой палате лежал Кистен, и когда там увидели, как мы… гм… тестируем ручки управления кроватью, то решили, что мы вполне готовы к выписке.

   Эта вредная старуха-сестра… уж она такой шум подняла, будто мы черт знает каким извращением занялись… ну, вредная старуха, и все тут.

   Таката посмотрел на меня, и я зарделась от вязаной шапочки до самых ушей.

   – Там перед входом стоят два лимузина, – сказала я, меняя тему. – Сказать им, чтобы уехали?

   Он задумчиво посмотрел в темные ветви.

   – Пусть подождут. В них еда. Я кивнула, успокоившись.

   – Подогретого вина хочешь?

   Он вздрогнул, посмотрел широко открытыми глазами.

   – Нет. Спасибо, нет.

   – Тогда сидра с пряностями? – предложила я. – Вот, я отсюда еще не пила.

   – Вот сюда отлей глоток, – протянул он пустую чашку, и я вылила туда половину своей. Это было несколько особенное ощущение – сидеть вот так рядом с Такатой, делиться с ним вином, но я замерла, ощутив в себе эхо какого-то далекого звона. Я замерла, не зная, что это может быть, и Таката посмотрел мне в глаза.

   – Ты тоже почувствовала? – спросил он, и я кивнула с не которой тревогой и беспокойством.

   – А что это было?

   Большой рот Такаты расплылся в широкой улыбке, обращенной ко мне.

   – Круг на Фаунтейн-сквер. Счастливого солнцестояния! Он поднял чашку, я автоматически коснулась ее своей.

   – Счастливого солнцестояния! – отозвалась я, и мне показалось странным, что я это ощутила. Раньше такого не бывало. Может, стала к нему чувствительна, когда сама его поставила.

   С таким ощущением, будто все в этом мире правильно, я глотнула сидра и увидела, что на меня с мольбой глядят глаза Дэвида. Эрика не закрывала рта, и Кистен хватал Дэвида за плечо, пытаясь вести какой-то разговор помимо нее.

   – Извини, – сказала я, сползая со стола. – Дэвида надо спасать.

   Таката усмехнулся, и я медленно пошла мимо костра. Кистен, хотя не прекращал говорить с Дэвидом, не сводил с меня глаз, и я ощутила, как изнутри у меня поднимается тепло.

   – Эрика, – сказала я, поравнявшись с ними, – там Таката хочет для тебя спеть.

   Таката выпрямился и бросил на меня панический взгляд, когда она завизжала от восторга. Кистен и Дэвид вздохнули с облегчением, когда она метнулась мимо костра к Такате.

   – Слава Богу, – шепнул Кистен, когда я села на ее место.