— Ах, бедолага. И ведь сколько раз ему намекали, а он не понимал, в чем дело.

— Вот и я не могу успокоиться. Ну почему, почему он не понял?

— Поставь себя на его место: когда началась чума, он уже был царем и счастливым супругом...

— Значит, когда он женился на собственной маме, он не?..

— Именно что нет, в этом все дело.

— Прямо Фрейд какой-то. Услышал бы от кого-нибудь — не поверил бы.

Но станем ли мы тогда счастливее, чем теперь? Или мы потеряем свежесть впечатлений людей, которым выпала редкая удача — воспринимать искусство, как жизнь. Куда мы приходим, когда действие уже началось, и откуда уходим, так и не узнав, что случится с остальными?

1988

Как

не узнать, который час

Часы, описание которых я сейчас читаю (Patek Philippe Calibro 89), — это карманный хронометр в двойном корпусе из 18-каратного золота, с 33-мя функциями. Журнал, публикующий рекламу этих часов, не указывает их цену—думаю, потому, что цифра просто не уместилась на странице (хотя для краткости ее можно было бы указать не в лирах, а только в миллиардах). Почувствовав себя уязвленным, я пошел и купил новые часы Casio за 50 000 лир: так люди, которым безумно хочется приобрести «феррари», для утешения приобретают радиобудильник. С другой стороны, если бы я захотел носить карманные часы, мне пришлось бы для них купить жилет в тон.

Впрочем, размышлял я, можно ведь и держать их на письменном столе. Я постоянно был бы в курсе, какой сегодня день недели и месяца, какой сейчас месяц, год, десятилетие и столетие, когда следующий високосный год, знал бы с точностью до минуты и секунды местное время, а также время в любом другом часовом поясе по моему выбору, температуру воздуха, звездное время, фазу луны, время восхода и заката, уравнение времени, в каком знаке Зодиака находится солнце; еще одна приятная возможность — благоговейно вздрагивать от ощущения бесконечности при созерцании мобильной карты звездного неба, а также останавливать и возобновлять ход времени на различных циферблатах моего хронометра с помощью секундомера, а затем прекращать эту игру по сигналу заранее запрограммированного встроенного будильника. Ах да, забыл: специальная стрелка показывала бы, сколько осталось до сигнала будильника. И еще: при желании я мог бы узнать, который час. Но зачем?

Если бы я стал обладателем этого чуда, мне было бы совершенно неинтересно знать, что в данный момент время — десять часов десять минут. Я следил бы за восходом и закатом солнца (причем мог бы делать это даже в комнате, куда не проникает дневной свет), узнавал бы температуру воздуха, составлял бы гороскопы, днем, глядя на лазурный циферблат, думал о звездах, которые мог бы увидеть ночью, а ночью размышлял бы о том, сколько еще осталось до Пасхи. С такими часами уже нет необходимости следить за временем во внешнем мире, потому что на всю оставшуюся жизнь надо будет сосредоточться на самом хронометре, и время, которое он показывает, превратится в образ вечности, живой и действующей вечности или же время станет лишь пленительной галлюцинацией, порожденной этим волшебным зеркалом.

Я говорю это потому, что с недавних пор появились журналы, целиком посвященные коллекционным часам, журналы на мелованной бумаге с цветными иллюстрациями, достаточно дорогие, и у меня возникает вопрос: кто их покупает — только читатели, перелистывающие их, словно книгу сказок? Или все же, как мне иногда кажется, они рассчитаны на потенциальных покупателей? Если да, это означало бы, что, по мере того как механические часы, чудо человеческой изобретательности, постепенно вытесняются дешевыми электронными часами, все чаще возникает и распространяется желание выставлять напоказ, любовно созерцать, хранить, словно ценную инвестицию, эти изумительные и совершенные машины времени.