Без сомнения, эти механизмы предназначены не для того, чтобы сообщать, который час. Если вы захотите узнать, что в данный момент три часа двадцать минут пятницы 24 мая, то из-за огромного количества функций и их гармоничного распределения по многочисленным изящным циферблатам вам придется долго отслеживать показания многочисленных стрелок и записывать их в блокнот. Со своей стороны завистливые японские электронщики подумали, что их практичная продукция уже вышла из моды, и, устыдившись, пообещали создать микроскопические циферблаты, которые будут показывать атмосферное давление, высоту над уровнем моря, глубину морского дна, обратный отсчет, температуру воздуха и все часовые пояса, а вдобавок встроить в часы банк данных, восемь будильников, калькулятор с курсом валют и сигналы точного времени.

Все эти часы, как и вообще вся продукция сегодняшней информационной индустрии, рискуют не сообщить ничего, потому что стремятся сказать слишком много. Однако у них есть и еще одна особенность, характерная для продукции информационной индустрии: они говорят только о самих себе и о работе своего механизма. Абсолютный шедевр — это дамские часы с незаметными стрелками и мраморным циферблатом без часов и минут, смоделированные так, чтобы по ним можно было узнать максимум то, что время сейчас где-то между полуднем и полуночью, а день, возможно, позавчерашний. Но что еще делать дамам, для которых предназначены эти часы (намекает нам дизайнер), кроме как смотреть на механизм, рассказывающий о собственной никчемности?

1988

Как

пройти таможенный контроль

Прошлой ночью, после свидания с одной из моих многочисленных любовниц, я убил ее, стукнув драгоценной солонкой работы Бенвенуто Челлини. Я сделал это не только ради строгих моральных принципов, которые привили мне с детства и согласно которым женщина, падкая до плотских наслаждений, недостойна жалости, но также и по эстетическим мотивам: чтобы изведать ощущения человека, совершившего идеальное преступление.

В ожидании, когда труп остынет, а кровь свернется, я прослушал компакт-диск «Музыка на воде» (английское барокко), затем стал расчленять тело электропилой, стараясь не нарушать основные принципы анатомии — из уважения к культуре, без которой невозможно любезное обхождение и соблюдение общественного договора. Затем положил части тела в два чемодана из кожи утконоса, надел серый костюм и сел в спальный вагон парижского поезда.

Предъявив проводнику паспорт и правдивую таможенную декларацию, где были указаны какие-то две-три сотни тысяч франков, лежавшие у меня в бумажнике, я заснул сном праведника, ибо ничто так не умиротворяет, как сознание исполненного долга. Даже таможня не решилась побеспокоить пассажира, который купил билет в одноместное купе первого класса, указав тем самым на свою принадлежность к правящей касте, а значит, ipso facto¹, и на то, что он выше подозрений. Это было как нельзя кстати, поскольку я, чтобы избежать абстинентного синдрома, взял с собой небольшое количество морфина, восемьсот или девятьсот граммов кокаина и полотно Тициана.

Не стану вам рассказывать, как я в Париже избавился от фрагментов тела. Дайте волю своему воображению. Вообще-то для этого достаточно приехать в Центр Помпиду, поставить чемоданы на любой эскалатор — и на них несколько лет никто не обратит внимания. Можно их сдать в камеру хранения на Лионском вокзале. Кодовый замок, открывающий ячейку с помощью голосового пароля, настолько сложный, что там уже скопились тысячи чемоданов и баулов, которые никто не решится проверять. А можно и еще проще: сесть за столик на террасе кафе «Deux Magots» («Два китайца») и поставить чемоданы у входа в магазин «La Joie de Lire» («Радость чтения»). Через несколько минут их украдут, а что с ними будет делать вор — это уже его проблемы. Не стану, впрочем, отрицать, что эта ситуация вызвала у меня стресс — стресс, которым всегда сопровождается выполнение всякой артистически безупречной операции.