Родители украдкой косились на него, выглядывая из‑за развернутых газет, карапузы таращились открыто. Он подсаживался поближе к матерям‑одиночкам, но тщетно: его мгновенно разоблачали. Поэтому теперь, отправляясь к Эдгару, он брал напрокат сына соседки или любого ребенка, который слонялся без дела. На сей раз он приволок с собой Корали, дочку консьержа из его дома, которая вовсе не горела желанием служить ему отмазкой.
Эдгар в хирургической маске выглянул в приемную и пригласил Антуана с Корали войти. Кабинет выглядел внутри как все врачебные кабинеты: по бежевым стенам были развешаны дипломы, на полках стояли толстенные книги в роскошных переплетах из бычьей кожи – надо думать, эти быки при жизни паслись на золотых лугах. Все здесь подчеркивало компетентность владельца, как будто мало медной таблички на двери; цветовая гамма, мебель, весь антураж дышали солидностью. Входящего мгновенно подавляла торжественность атмосферы, он невольно проникался почтением, осознавая, что вступает в царство всесильной медицины и ему ничего не остается, как склониться перед ее властью. Поход к врачу сплошь и рядом означает капитуляцию и отказ от суверенитета личности: человек больше себе не хозяин, он вручает свое тело со всеми его неполадками могущественным волшебникам, сведущим в науке врачевания. Сходство между традиционным набором предметов в медицинском кабинете и таинственными атрибутами в шатре ясновидящей или африканского колдуна поразительно. При определенном язвительно‑скептическом настрое ничего не стоит доказать полную аналогию этих двух типов сценографии, да взять хотя бы запах лекарств в одном случае и ароматических трав в другом – они играют равнозначную роль и оказывают совершенно одинаковое воздействие на психику пациента. Но кабинет Эдгара не вполне укладывался в стандартные рамки, здесь висели детские рисунки и просто листки со всякими каракулями, на полу и на столе валялись игрушки и разноцветный пластилин. Красный Пауэр рейнджер, стоявший на пачке рецептов, нарушал своим присутствием символику врачебного могущества и сводил наваждение на нет.
Окно было распахнуто, а в комнате витал легкий запах слезоточивого газа. Оттого Эдгар и вышел к ним в маске. Теперь он снял ее, газ уже почти выветрился. Антуан заметил, что в кабинете странно пахнет, а Корали сморщилась и заткнула нос.
– Неуправляемый десятилетний паршивец порывался утащить у меня рецепты.
– Ты что, пустил в ход баллончик со слезоточивым газом? – возмутился Антуан.
– У него были нунчаку! – воскликнул Эдгар, воздевая руки к небу. – Нунчаку, ты только подумай, Антуан.
– Господи, и часто тебе такие детки попадаются?
– Слава богу, нет. Привет, Корали, – сказал Эдгар, усаживаясь за стол.
– Кто болен: ты или Антуан?
– Он, – ответила Корали презрительно. – В его‑то возрасте мне все еще приходится водить его к доктору!
– Я же тебе плачу, – возразил Антуан. – И довольно неплохо.
– Да, две булочки с шоколадом и журнал «Премьера»… Мне следовало бы поднять расценки. Инфляция не может не затрагивать человеческих отношений.
– Боже мой, Корали, неужели мама позволяет тебе читать финансовые страницы в газетах? Просто невероятно!
– Привыкай, Антуан, это новое поколение! Так что тебя беспокоит?
Перерыв всю сумку, где лежал ворох книг, газет и каких‑то бумажек, Антуан извлек оттуда отксерокопированную схему человеческого мозга в разрезе и положил на стол. Затем взял у Эдгара ручку «Mont Blanc» и стал показывать:
– Высшая нервная деятельность осуществляется корой, так? I
– Да… Что ты опять выдумал? К чему ты клонишь? Решил стать нейрохирургом? !
– Лобные доли, они вот здесь, – Антуан обвел интересующий его участок, – аккумулируют информацию о внешнем мире…
– Ну хорошо, Антуан. |