– Ладно, – сказал Антуан, не отрываясь от схемы, – я подумал, что | ты мог бы удалить мне часть коры, например, какую‑нибудь лобную долю, чтобы…

Эдгар ошарашенно уставился на Антуана, а тот как ни в чем не бывало заштриховывал на схеме области собственного мозга, подлежавшие удалению. Эдгар нахмурился. Корали сидела в глубине кабинета на диване и читала журнал про кино.

– О чем ты, черт побери? – резко спросил Эдгар, вставая со стула. –Я тебя не понял. У тебя крыша поехала, ты совсем одурел, или что?

– Я и рад бы совсем одуреть, – ответил Антуан очень серьезно, –это и есть моя цель. Я потому и прошу тебя…

– Ты хочешь, чтобы я сделал тебе лоботомию? – в ужасе перебил его Эдгар.

– Ну, наверно, хватило бы и частичной лоботомии, чтобы я все‑таки не разучился зажигать спички и открывать холодильник, не будем повторять «Кукушку»… Впрочем, ты врач, сообрази сам, как лучше.

– Лучше всего отправить тебя в дурдом. Что с тобой?

– Нет‑нет, все совсем не так, как ты думаешь… Я совершенно нормален и прошу об этом в здравом уме. Я тебе дам расписку. Ведь я не с бухты‑барахты к тебе пришел. Это абсолютно осознанное решение. Я пробовал другие варианты, сразу говорю. Сначала пытался спиться, потом покончить с собой, но ничего не получилось.

– Ты хотел покончить с собой?

– Кошмар, полное фиаско. Не будем об этом.

Эдгар обошел стол и сел рядом с Антуаном. Он положил ему руку на плечо, полный сочувствия к самому старому, самому любимому своему пациенту, другу, можно сказать.

– У тебя депрессия? Что‑то не ладится? – спросил он встревоженно.

– Да ничего не ладится, Эдгар! Но ты не волнуйся, я борюсь, стараюсь найти выход. Мне кажется, самое лучшее – это стать дураком.

–Что?

– У меня к тебе просьба. Опиши меня. Если бы ты стал кому‑то рассказывать обо мне, что бы ты сказал?

– Не знаю… Что ты блестящий мальчик, умный, образованный, любопытный в обоих значениях этого слова, симпатичный, остроумный, немного разбросанный и нерешительный, беспокойный…

По мере того как педиатр перечислял качества своего друга, Антуан мрачнел, словно речь шла о тяжких болезнях.

– Это все страшно приятно слышать, во всяком случае должно быть приятно, но моя жизнь – чистый ад. Я знаю кучу идиотов, совершенно безмозглых, набитых предрассудками, непрошибаемых, упертых кретинов, которые счастливы! А у меня скоро будет язва и уже есть несколько седых волос… Я не хочу больше так жить, не могу. Я долго и дотошно изучал свой случай и пришел к выводу, что мое неумение приспособиться к жизни происходит от ума, строптивого и вредоносного. Он не дает мне покоя, я не в состоянии с ним справиться, из‑за него я как дом с привидениями – мрачный, опасный, пугающий, одержимый распоясавшимся духом. В меня словно вселился бес, и этот бес – я сам.

– Даже если у тебя типичный случай горя от ума, я все равно не могу сделать то, о чем ты просишь. Как врач не могу – это противоречит всем законам медицинской этики. А как друг – не хочу.

– Я больше не в силах думать, Эд, ты должен мне помочь. Мой мозг бежит марафон каждый день, каждую ночь, он безостановочно вертится как белка в колесе.

– Очень тебе сочувствую, но не могу. И вообще, я не понимаю, ты замечательный, оригинальный, ты сам не знаешь, как тебе повезло. Тебе нужно научиться жить, оставаясь собой. На какое‑то время, пока ты не придешь в себя, не преодолеешь свое теперешнее состояние, мы найдем способ сделать так, чтоб тебе жилось полегче.

– Чтоб мне жилось полегче, я должен стать идиотом.