Записки Саблукова о временах

Императора Павла I.

Перевод с английского. Петербург. Год 1797.

Е.И. Нелидова, А.Б. Куракин

   — Катерина Ивановна! Катишь! Мадемуазель Катишь!

   — Князь, вы? Без предупреждения? В такой час! Это для меня полная неожиданность, тем большая, что Селестин даже не соблаговолила доложить о вашем приезде.

   — Это наш маленький сговор. Верная наперсница знает мои резоны и согласилась нарушить обычай.

   — О, этого от неё всегда можно ждать. И всё же я хотела бы принять вас сразу в доме, не на этом, пусть и поэтичном, но таком крохотном клочке земли.

   — А я как раз рассчитывал застать вас именно здесь. Врасплох.

   — О, я становлюсь объектом стратегических расчётов. Как интересно. И загадочно.

   — Этой загадке много лет, Катишь. Слишком много. И мне показалось, что пора подойти к её разгадке.

   — Я могла бы продолжать словесную игру, но... не хочу. Она вам не нужна, не правда ли? Я слушаю вас, князь.

   — На первый взгляд вам может показаться непонятным моё обращение к семейной куракинской хронике. Но я прошу вашего терпения.

   — Моё внимание и время принадлежат вам, князь.

   — Благодарю вас, Катишь. Я хочу начать с первых лет в Гатчине. Первый восторг некоего освобождения от гнёта Царского Села уже прошёл. У нас сложилась жизнь иная, чем в Павловске, но в чём-то более тревожная. После заграничной поездки великий князь как-то острее и непримиримее стал воспринимать особенности своего положения.

   — Разве это не было естественным? Теперь ему было с чем сравнивать свою судьбу и свои возможности. И, может быть, впервые он так остро почувствовал уходящие годы. Его величество впервые стал их считать. К тому же все европейские монархи так или иначе давали ему понять его бесправие, договаривались с ним на будущее. Только на будущее, между тем государь был так полон сил, энергии, идей.

   — Вы по-прежнему болеете за те годы, Катишь. Это так на вас похоже. И так дорого досталось... мне.

   — Вам, Алексей Борисович? Вам? Но почему?

   — День за днём я убеждался, что ухудшение характера его высочества никак не сказывалось на вашем отношении к нему. Напротив. Вы с самоотверженностью сиделки старались смягчить его приступы гнева, растерянности и совсем не замечали окружающего.

   — А в чём оно могло заключаться, князь? Поддержка великого князя составляла для меня смысл моего достаточно сложного существования при дворе.

   — Вы следовали нерушимому для вас принципу преданности. Друзьям.

   — Благодарю вас за это признание, но ведь не ради него вы начали весь этот, как я вижу, сложный для вас разговор.

   — Может быть, совершенно ненужный для вас, но, как я понял, необходимый для меня. Сколько раз я пытался тогда понять, сможете ли вы отвлечься от своей миссии милосердия, и не находил ответа.