|
В своё время я обещала верность одному очень несчастливому человеку. Я обещала поддерживать его во всех жизненных перипетиях. Я ровным счётом ничего из себя не представляла, но, может быть, просто голос человека со стороны оказал великому князю поддержку. Мне не счесть всех тех случаев, когда его высочество был на грани полнейшего отчаяния, окончательного разрыва с большим двором и — кто знает! — ссылки или официального лишения прав наследования престола. Я не хочу казаться ни лучше, ни сильнее, чем я есть от природы. Я изо всех сил помогала усилиям истинных друзей будущего императора — Александра Борисовича, вас, князь, Сергея Ивановича.
— Это мы помогали вам, Катерина Ивановна. — Князь, смешно считаться заслугами, которые сегодня уже не имеют никакого значения и представляются императору только обременительными. Наше время дружества прошло. — Но вы же сами это понимаете, Катишь. И, вероятно, куда острее, чем каждый из нас. — Не то, князь, опять не то. Я сказала — время дружества, но не наших душевных обязательств. — Я не скажу вам ничего нового, Катишь, но император изменился до неузнаваемости. Даже с момента кончины императрицы. Он стал иным человеком, и наши внутренние обязательства... — Для меня, например, обретают новый характер. Вы говорите, его величество изменился. Но так меняются все, вступавшие на ступени трона. Вспомните слова княгини Дашковой о покойной императрице. Вспомните рассказы о приходе к власти императрицы Елизаветы Петровны. Мать стольких детей, добрый человек, она с полным равнодушием смотрела на брошенную на пол опочивальни правительницы новорождённую принцессу Мекленбургскую — потому что уже чувствовала себя облечённой в порфиру. А покойный государь Пётр III, переставший замечать собственную супругу, изгнавший всех придворных чинов? Или императрица Екатерина I, супруга Великого Петра, переставшая находить время для посещений тела своего мужа, стоявшего в Петропавловском соборе. — Иными словами, вы во всём извиняете поступки императора. — Они не нуждаются в оправдании. Просто, как я поняла, они совершаются по иным законам. — И вы пришли к сознанию, что перемениться надо вам самой. — Алексей Борисович, мы слишком долго знакомы и... в чём-то очень... близки. Я не переменюсь никогда. Но если сегодня император всё дальше отходит от тех принципов, которые всем нам были так дороги и осуществление которых мы так ждали от императора Павла I, это не основание оставлять его. Я могу ошибаться — на то я и обыкновенный человек, но я не теряю надежды в какой-то момент получить возможность достучаться до монаршего сердца и хотя бы несколько не изменить, но смягчить ход событий. — Катишь, Катишь, что вы говорите! Ваши доводы против слитной когорты настоящих, как выражается император, гатчинцев! Против Кутайсова, Аракчеева, этой орды пруссаков! Я никогда не подозревал вас в таком безмерном романтизме. Это абсолютно невозможно! Поверьте, мне приходится едва ли не каждый день сталкиваться с императором, тогда как вы предпочитаете гатчинское уединение. — Благодарю вас, князь, за снисходительную любезность ваших оборотов. Вы правы, я просто не получаю приглашений во дворец. — Но вы и не ищете их, Катерина Ивановна. Ваша гордость, я это понял, постоянно задевает императора. К тому же вокруг него полно людей, которые ему об этом напоминают. — Мой боже, и вы подумали, что я могу навязывать своё общество императору! Давайте же назовём вещи своими именами, князь. |
