Пятая сатира, «Сатир и Периерг», написанная в 1737 году, в Лондоне, устремлена «на человеческие злонравия вообще». Ее форма очень изысканна, и в целом она скучна; но подробности есть удивительные, как, например, это место:

         Болваном Макар вчера казался народу,

         Годен лишь дрова рубить, или таскать воду;

         О безумии его худая шла повесть,

         Углем черным всяк пятнал его плоху совесть.

         Улыбнулося тому ж счастие Макару, —

         И сегодня временшик: уж он всем под-пару

         Честным, знатным, искусным людям становится,

         Всяк уму чудному наперерыв дивится,

         Сколько пользы от него царство ждать имеет.

         Поправить взглядом одним все легко умеет.[13 - Строка 8 – должно быть: «Всяк уму наперерыв чудному дивится».В строке 10 – восстанавливаем пропущенное Белинским слово «легко», необходимое для сохранения стиха.В заглавии пятой сатиры в «Литературной газете» допущена грубая опечатка («Старик и Периерг»), которую мы исправляем.]

         Чем бывший глупец пред ним народ весь озлобил;

         Бог в благополучие ваше его собил.

Заключение этой сатиры особенно забавно. Исчисляя разные человеческие глупости, сатирик говорит:

         Пахарь, соху ведучи, иль оброк считая.

         Не однажды привздохнет, слезы отирая:

         За что-де меня творец не сделал солдатом?

         Не ходил бы в серяке, но в платье богатом,

         Знал бы лишь одно свое ружье да капрала,

         На правеже бы нога моя не стояла.

         Для меня б свинья моя только поросилась,

         С коровы мне б молоко, мне б куря носилась,

         А то все прикащице, стряпчице, княгине

         Понеси в поклон, а сам жирей на мякине.

         Пришел набор, пахаря вписали в солдаты:

         Не однажды дымные уж вспомнит палаты,

         Проклинает жизнь свою в зеленом кафтане,

         Десятью заплачет в день по сером жупане.

         То ль не житье было мне, говорит, в крестьянстве?

         Правда, тогда не ходил я в таком убранстве;

         Да летом в подклете я, на печи зимою

         Сыпал, в дожжик из избы я вон ни ногою;

         Заплачу подушное, оброк господину,

         Какую же больше найду я тужить причину?

         Щей горшок, да сам большой, хозяин я дома,

         Хлеба у меня чрез год, а скотам солома.