Тебе подобных; ты сам, новый Нарцисс, жадно

         Глотаешь очьми себя; нога жмется складно

         В тесном башмаке твоя, пот со слуг валится,

         В две мозоли и тебе красота становится;

         Избит пол, и под башмак стерто много мелу.

         Деревню наденешь потом на себя ты целу.[11 - Строка 20 – должно быть: «В две мозоли и тебе краса становится».Строка 22 – «Деревню взденешь потом на себя ты целу».]

Дальнейшее описание облачения фата и, в особенности, слова сатирика насчет того, как хорошо воспользовался фат своим путешествием по Европе, чрезвычайно забавны, за исключением устарелого языка, слога и силлабического стихосложения. Пусть читатели сами поверят справедливость наших слов, прочтя эту сатиру всю, а мы выпишем из нее еще вот эти стихи:

         Бедных слезы пред тобой льются, пока злобно

         Ты смеешься нищете; каменный душою

         Бьешь холопа до крови, что махнул рукою

         Вместо правой левою (зверям лишь прилична

         Жадность крови; плоть в слуге твоей однолична).

         Мало, правда, ты копишь денег, но к ним жаден;

         Мот почти всегда живет сребролюбьем смраден,

         И все законно он мнит, что уж истощенной

         Может дополнить мешок; нужды совершенной

         Стало ему золото куча, без которой

         Прохладам должен своим конец видеть скорой.

В отрывке есть стихи (не указываем на них: человеческое чувство читателя их угадает и без нас), которые могут служить торжественным и неопровержимым доказательством; что наша литература, даже в самом начале ее, была провозвестницею для общества всех благородных чувств, всех высоких понятий. Да, она умела не только льстить, но и выговаривать святые истины о человеческом достоинстве. Самая лесть у ней была не столько убеждением, сколько, во-первых, подчинением всеми принятому обычаю, а во-вторых, риторическою манерою. До поэзии достигала она и у самого Державина только там, где он переставал быть поэтом в духе времени и становился просто человеком. Простим же ей – нашей старой литературе – ее грехи, вольные и невольные, и будем ей благодарны за то, что она, и только одна она, была воспитательницею юного, созданного Петром Великим общества, от Кантемира до наших времен. По мне, нет цены этим неуклюжим стихам умного, честного и доброго Кантемира:

         . . . . .Лучшую дорогу

         Избрал, кто правду всегда говорить принялся;

         Но и кто правду молчит, виновен не остался,

         Буде ложью утаить правду не посмеет,

         Счастлив, кто средины оной держаться умеет;

         Ум светлый нужен к тому, разговор приятный,

         Учтивость приличная, что дает род знатный.