– Приведите мне девочку, – сказала она. – Лет шестнадцати. Я хочу поговорить с кем‑нибудь, кто сможет меня понять.

***

– Твоя очередь, Ханна, – сказал Дент. Ханна немного нервничала. – Не беспокойся, малышка. Она не извращенка, ничего такого. Просто хочет поговорить. Но помни, что тебе говорил Наб. Только не лгать. Говори правду и только правду.

– Быстрее. Она ждет, – перебил его излияния Наб.

Девушка вышла из операторской и направилась по коридору к двери. Тихонько постучалась.

***

– Заходи, – мягко произнесла Мать. – Заходи.

Девочка была очень миленькой, ее рыжие волосы были нежными и длинными, она смешно стеснялась и прятала глаза.

– Подойди сюда, малышка. Как тебя зовут?

– Ханна.

Так завязался разговор. Странный был разговор, в особенности для Ханны, которая всю свою жизнь провела среди детей высшего общества Капитолия. Женщина делилась с ней воспоминаниями, а Ханна не знала, что сказать. Однако довольно быстро она поняла, что говорить, собствен но, ничего и не надо. Надо только слушать и временами поддакивать.

А спустя какое‑то время интерес стал непритворным.

Мать представляла собой реликт давно ушедших дней, того необычного времени, когда на Капитолии еще росли деревья, а сама планета называлась Кроув.

– Ты девственница? – поинтересовалась Мать.

Только не лги, вспомнила Ханна.

– Нет.

– Кому ты отдалась?

Какая разница? Все равно она его не знает.

– Одному художнику. Его зовут Фриц.

– Ну и как он?

– Все, что он делает, прекрасно. Его картины продаются…

– Я имею в виду, как он в постели?

Ханна залилась краской:

– Это было всего один раз. Я проявила себя не с лучшей стороны. Он был добр со мной.

– Добр! – презрительно фыркнула Мать. – Добр… В мужчине главное не доброта.

– Не правда, – вспыхнула Ханна.

– Моя дорогая, если мужчина добр, это означает, что он пребывает в плену у собственных чувств. Ты упустила отличную возможность. Я отдала свою девственность Селвоку. Для тебя, девочка, это уже история, но мне кажется, что это случилось вчера. Уже тогда я была расчетливой маленькой стервочкой. Я твердо знала, что тот, кому я отдамся, будет у меня в неоплатном долгу. И когда я увидела Селвока Грэя, то сразу поняла, что именно этому мужчине я хочу принадлежать.

Я заманила его на конную прогулку. Ты никогда не видела лошадей, на Капитолии их больше не осталось, а жаль.

Проехав несколько километров, я попросила его расседлать лошадей. Спустя еще несколько километров я заставила его раздеться и разделась сама. Это ощущение ни с чем не сравнится – мчишься на лошади, а твои обнаженные груди овевает ветер… А потом, до сих пор не могу поверить в это, я пустила лошадь рысью. Мужчины терпеть не могут ездить рысью, даже когда под ними седло, а без седла и без одежды бедный Селвок весь измучился. Тряска чуть не кастрировала его. Но он был слишком горд, чтобы жаловаться.

Лишь крепче вцепился в поводья. Лицо его было белее мела.

Наконец я пожалела его и пустила лошадь во весь опор.

Я словно летела. Мускулы лошади, сокращающиеся у тебя между ногами, похожи на нежные пальцы любовника.

Когда мы наконец остановились, и он, и я были с головы до ног покрыты лошадиным потом, но он так возбудился, что не мог ждать ни секунды.