|
Если ты будешь думать, что за тобой – женщины и дети, что ты обязан кого‑то защищать, спасти – ты труп. Так пускай коммунисты думают – они гуманные и их много. Всех не перебьют. Убить! – вот твоя цель. И когда на тебя летит здоровенная собака, не думай спастись бегством или упасть – разорвет. Думай о том, что каких бы размеров она ни была, она всего лишь маленькое бессильное существо, у которого только то и есть, что два клыка. А больше у нее нет ничего. Всякая собака слабее человека, оттого она рычит и скалится. Все это – установки, понял?.. Когда ты за рулем, тебе плевать на этот страшный поток машин, на это восьмирядное движение, на регулировщиков и на то, что у тебя творится сзади: красный – стоп, зеленый – поехали. И все! Ты здесь главный, ты едешь в своей машине туда, куда тебе нужно. На все случаи жизни твоя установка: „Собака лает, а караван идет“. Караван – это ты, остальные пускай лают. Форма на них, оружие при них, крутые они или всмятку – плевать! Поехали!..» Говорил он уверенно, и уверенность его передалась Владу на всю жизнь.
Так с тех пор он и ездил, и дрался – выбивал ножи, зубы, деньги у должников и очки на татами, водил караван за караваном. Собак, правда, не трогал. Собак ему почему‑то было жалко.
* * *
Хан Ван By накрыл стол во дворе. Жареный таймень, ледяная водка «Кристалл», грибочки в сметанном соусе заставили на время забыть о неприятностях и предаться воспоминаниям о благих, безоблачных временах, когда они тянули срок в одном ИТУ на нарах по соседству и не помышляли ни о банковских счетах, ни о собственном городе, ни о том времени, когда им будуг прислуживать мусора. В шестом часу вечера послышался сигнал, и всегда подтянутый, аккуратно выбритый Медведь, в прошлом капитан «девятки», перекупленный Паничем у знакомого депутата, поспешил к воротам. – Пойди‑ка, Фарид, отдохни, – сказал Панич Салыкову, – мне с моим крестником с глазу на глаз потолковать нужно. Машина Влада вкатила во двор и остановилась у сарая. Первым из салона вышел Губарь, с чувством исполненного долга направился к столу, но, словно споткнувшись о строгий взгляд босса, остановился посреди двора, не дойдя нескольких шагов. Китаец торопливо заменил посуду; напряглись Медведь с Монголом, вперили неприязненные взгляды во вчерашнего чемпиона. – Ну, здравствуй, крестничек, – улыбнулся Панич васильковыми глазами, – рад. тебя видеть. Садись за стол, откушай со стариком. Влад предложение принял, при виде закуски сразу ощутил голод и положил на тарелку жирный кусок тайменя. – Это сколько ж тебе было, когда ты на карманке засыпался, а я тебя выкупил у ментов? Четырнадцать? – наливая водку в рюмки, спросил Панич. – Пятнадцать, – уточнил Влад. – Ага, пятнадцать!.. Ну да, ну да. Много воды с тех пор наша Серебрянка унесла, много, – он поднял рюмку и замер, уставившись на гостя. – Ты когда у меня в последний раз был‑то? – В прошлом году. – Еще наставничек твой Пантера был жив, царствие ему небесное. Ладненько, крестник, давай‑ка выпьем. За то, чтобы нам с ним подольше не встречаться. Будь! Влад пил редко и нехотя, но старику отказать не мог. Отставив рюмку, навалился на еду. Панич отправил в рот маслину, разжевал, не сводя с гостя пристального изучающего взгляда. – Вкусно? – спросил, обсасывая косточку. – Нормально. – Нормально?! – Хозяин вдруг рассмеялся, да так заразительно, что даже у Губаря, не допущенного к трапезе, растянулись губы в улыбке. – Не‑ет, брат, это не нормально. Вот вчера шел я по улице Бажова, а из мусорного бака вылез бомж. |
