И еще час прошел. Ярко‑желтое солнце пробивалось сквозь смесь листвы и хвои, серебрило мох, подбиралось к зениту. Рация молчала. Так можно было сидеть и сутки, и двое – за зайцем никто не приходил.

«Неужели почувствовал засаду? – думал Влад. – Если он решил отстать от остальных здесь, то собирался продолжить путь утром, иначе зачем же было ставить силок? Двое пошли на юг в сторону Красновишерска. Значит, этот – на запад, в Курью, к началу шоссейки?..»

Влад решил обследовать местность: должен был оставаться либо еще один силок на тропе, либо кострище, возможно, и шалаш – бежали урки налегке, а ночи холодные. Стараясь не хрустеть ветками, осторожно ступая по мшистым кочкам, он медленно продвигался к реке. Дойдя до сосняка с примесью низкорослой березы, свернул на запад в направлении болотистой гряды, поросшей толстым слоем мха и клюквой, свернул в ельник и остановился на краю сухой, правильной округлой формы опушки: в низине перед подъемом на бугор был сооружен навес из лапника. С этого места хорошо просматривался каменистый левый берег, справа же подступ к укрытию преграждало топкое болото.

Влад сунул обойму на двадцать патронов в «АПС», взвел курок и, пригибаясь, пошел по окружности опушки. Перевалившее на запад солнце, кустарник в полроста и отсутствие ветра надежно прикрывали его немудреный маневр. Понаблюдав минут десять за навесом, никаких признаков присутствия человека он не засек. Бревна таежного костра наполовину сгорели. Внимательно оглядевшись по сторонам, Влад поправил рюкзак на спине и бросился к навесу, рассчитывая на внезапность.

Худой человек в брезентовой робе лежал на ватнике. Неожиданное появление Влада не произвело на него никакого впечатления: он молча смотрел на незваного гостя широко раскрытыми глазами, и не было никакой необходимости приказывать ему не двигаться с места или поднимать руки вверх. Человек был мертв. Карманы его робы были вывернуты – ничего, что могло бы хоть как‑то прояснить его личность, на глаза не попадалось.

Влад вынырнул из‑под навеса, сдерживая тошноту, разбросал лапник. Ухватившись за полу влажного ватника, рванул его из‑под трупа. Роба на спине, ватник и даже листья ольхи и березы, уложенные на дно укрытия, были окрашены ржавчиной.

Влада вывернуло наизнанку. С трудом отдышавшись, он заставил себя обыскать карманы мертвеца; нашел пустую жестяную коробочку из‑под ментоловых таблеток со следами белого порошка.

«Снег»! – догадался сразу. – Значит, он один из них».

Кто и за что убил его? Возможно, сообщники – когда он по каким‑то соображениям отказался идти с ними дальше. За золото или за долю порошка, тянувшую тысяч на семьсот.

Что‑то во всем этом Владу не нравилось, что‑то безотчетно беспокоило его – вынужденное ли отсутствие общения со спутниками, недостаток ли информации, а может быть, странные манеры Бориса, то отстававшего, то заходившего вперед, действовавшего по какой‑то своей схеме и не считавшегося с Владом; не нравилось, как его вернул Борис – отшил почти, а то и бросил, оставив без связи и ориентиров. Иногда возникало ощущение, будто кто‑то четвертый, невидимый и неведомый, неотступно следует по пятам, где ножом, а где выстрелом убивая сначала преследователей, а теперь вот и беглецов.

Влад завалил ветками тело, подхватил рюкзак и быстро пошел назад по знакомой тропе, на ходу выстраивая цепочку предстоящих действий.

До сих пор он был уверен, что тайгу знает хорошо и не пропадет, но даже при своих навыках мог лишь подивиться умению ориентироваться и чутью Бориса, способного в траве на неизвестной местности разглядеть щепотку просыпавшегося при дележе порошка, понять, что беглецы разделились, выбрать решение.

Казалось, долине не будет конца, но беспокойство подхлестывало, и к закату Влад вышел на берег Большой Мойвы.