Эти уважаемые джентльмены без колебаний и раздумий торжественно заверили своими подписями — как своё полное согласие с Прошением Джедди, так и сам факт подачи сего Прошения Судье дону Сезару Мерри в означенный день от Рождества Христова.

Мудр и прозорлив был Судья Мерри — пригодилось это всё, и очень и очень скоро.

Вечером этого же дня взял Джерри у мистера Джона Рида чемоданчик с некими инструментами, сохранёнными уважаемым банкиром сугубо в качестве сувениров, глядя изредка на которые так приятно было повспоминать дни бурной молодости. И, пользуясь тем, что охранники, приставленные Comandante к гостинице "El Nacional", беспечно ушли праздновать именины капитана Большого Сида — больно уж настойчиво капитан приглашал, беспрепятственно вскрыл хлипкие двери гостиничного склада, где хранились клетки с полосатыми пленниками, открыл все запоры — да и выпустил кошачью братию на все четыре стороны.

И сошло бы, возможно, всё Джедди с рук, да вот только коты, оказавшись на воле, подняли невообразимый вой. Это они пели гимн Свободе — единственному и поэтому бесценному Достоянию кошачьей нации, — людям, погрязшим в своих мелких стремлениях к золоту, особнякам, модным машинам, власти и прочей дребедени, уже нипочём и никогда не понять, что такое она есть — Свобода, и какова её ценность.

Как бы там ни было, на все эти оглушительные вопли немедленно прибежали представители власти, да и «повязали» Джедди, как говорится, "с поличным".

Посидел он недельку в каталажке — а там уже и суд — не принято в Сан-Анхелино всякие там долгие расследования: попался, посидел-подумал — пожалуйте в суд, дабы участь свою узнать.

Дело это вызвало в Сан-Анхелино интерес самый, что ни наесть повышенный.

Поскольку здание Суда чисто физически не смогло бы вместить всех честных горожан, пожелавших принять участие в Слушаниях, местные власти обустроили на одном из заброшенных пляжей специальную площадку — для Судьи Мерри была возведена из дорогущей импортной фанеры вполне достойная трибуна; для подсудимого смастерили широкую скамью из толстых пальмовых досок и глинистого местного кирпича, зрители же были вынуждены довольствоваться хлипкими ящиками из той же пальмовой древесины, служащими в другое время по своему прямому назначению — для перевозки в северные страны разнообразных тропических фруктов.

Злые языки утверждали потом, что кое-кто из местных чиновников весьма даже неплохо "погрел руки", списав на обустройство сего выездного Заседания Суда кругленькую сумму из казённых средств.

Само же Заседание прошло просто бесподобно — как утверждают некоторые местные патриоты, его описание в дальнейшем даже вошло в некоторые иностранные учебники, по которым в далёких странах обучают прыщавых юношей высокому искусству «юриспруденции».

Достопочтимый Судья Мерри выслушал потерпевшую сторону в лице почтенного профессора Бруно, походившего в этот момент на рассерженного торговца-менялу, которому подлые туземцы вместо обещанного изумруда в двадцать карат (за последний, кстати, уже по честному было уплачено десятью крупными жемчужинами, изготовленными из качественной чешуи сельди) — подло всучили кусок шлифованного бутылочного стекла.

Опросил свидетелей-зевак, не спавших в ту памятную ночь по самым различным причинам, и стражей порядка, принимавших непосредственное участие в задержании опасного преступника.

Глубоко задумался, перебирая своими толстыми пальцами некие бумаги, бумажки и бумажонки, не торопясь, закурил толстенную сигару, откашлялся, и, голосом Бога, изгоняющего слабовольного Адама и беспутную его подругу Еву из благословенного Рая, произнёс:

— Высокому Суду всё ясно. На лицо грубое и циничное преступление, нанёсшее значительный урон собственности как лично дона Бруно, так и всей уважаемой La Expidicion в целом.