|
За что же изгоняли из драк, а значит, из жизни?
Слабость, неумение драться прощались легко. Не прощали одного: если ты подвел товарищей. Например, когда били твоих друзей, а ты мог прийти на помощь, и не пришел. Или договаривались, что ты первым ворвешься в комнату противника – драка комната на комнату была излюбленным развлечением, – а ты испугался.
С тех самых пор Павел Иванович понял и запомнил очень хорошо: кто тебя хоть раз подвел – на того надежды нет. Он и с людьми-то предпочитал не сближаться, чтобы потом не разочаровываться.
С Саморядом у них в жизни бывало всякое: и ругались, и ссорились, один раз даже чуть не подрались. Но Саморяд его никогда не подставлял, даже в то самое время всеобщих подстав, которое Павел Иванович называл «эпохой неуставного капитализма». В то время «подстава» была самым удобным способом решения всех проблем. И Саморяд подставлял всех. Кроме Пестеля.
А тут…
Павел Иванович пол-утра пролежал в постели, изо всех сил свыкаясь с мыслью, что Саморяд знал о готовящемся покушении. Знал! Черт возьми, точно, железно – знал! И дело было не только в его фразе: мол, будь там осторожен. Главное в другом: ничто, кроме смертельной опасности, не могло заставить Саморяда отказаться от мелькания в телевизоре.
Значит, знал – и подставил Пестеля под пули. Буквально.
А коли так, то дальнейшая работа вместе невозможна. Надо из «Светлого пути» уходить.
С другой стороны, понятно, что просто так уйти ему не дадут. Павел Иванович не просто «слишком много знал», он знал все. Значит, легко мог шантажировать Саморяда. Убедить Ивана Петровича, а главное, его Окружение в том, что он этого делать не станет, – невозможно.
Те давние мальчишеские драки научили его еще одному закону: если кто-то нанес удар – неминуемо последует ответный. Таков закон драки. Отвернуться и уйти нельзя. Отвернуться и уйти значило уйти из жизни. Сейчас этот вывод приобретал слишком буквальное значение.
И Окружение, конечно, будет ждать ответного удара. Что это значит? Это значит: оно постарается сделать все, чтобы этого удара не последовало.
Что остается Пестелю? Сделать вид, что ничего не произошло? Что он ни о чем не догадался?
Глупость. Все будут думать, что он затаился, а затаиться ему не позволят.
Воевать с Саморядом? Мало того что самоубийственно, так еще и противно.
Бежать? Куда? Зачем? Да и потом, после вчерашней встречи с Наташей бежать совсем не хотелось.
Пестель не знал, что делать. Оставалось одно: отложить решение, но под каким-нибудь благовидным, хотя бы для себя самого, предлогом.
Таким предлогом мог быть разговор с Саморядом. Есть же пусть маленький, но все-таки шанс, что Пестель ошибался и Саморяд не в курсе. И уже после этого он будет принимать решение.
Пестель набрал номер.
Показалось, что Иван Петрович ему не рад:
– А-а, ты… Хорошо. Мы как раз о тебе говорим.
– Иван Петрович, я хотел бы приехать. Нам надо поговорить.
– Я вообще не понимаю, почему ты до сих пор не на работе. Жду как можно быстрей.
Павел Иванович посмотрел на часы:
– Как можно быстрей не получится. У меня тут дело есть… Часа через два можно? Вы будете в конторе?
Саморяд повесил трубку, не ответив.
Странное дело, но, когда Павел Иванович вспомнил о деле, ему опять стало хорошо и радостно.
Никогда в жизни – никогда! – его не радовали личные дела. А тут…
Он набрал номер:
– Справочная? Здравствуйте. Мне нужен телефон газеты «Желтый тупик». И адрес, если можно.
Саморяд повесил трубку, не ответив.
Окружение смотрело на него вопросительно.
– Он сказал, что у него дело. |