Там поют о том, что он сделал после; поют о славной победе великого воина, которого не сломила даже трагическая гибель любимой.
Его всегда забавляло, как же мало знали все, кто сложил эти самые песни.
Если бы певцы знали правду, думается, у них бы резко пропал голос.
Он усмехнулся. Огонёк дрогнул, тронутый его дыханием.
Это когда-то предпочёл Арон?.. Цепляться за свою любовь и свою боль, понимая, что одно от другого неотделимо: предпочитая смотреть, как умирают, страдают и предают его те, кого он любил, но не забывать то единственное, что у него не могли отнять ни меч, ни магия…
Эгоист.
Впрочем, если бы брат переступил черту, делавшую их игры такими интересными, пришлось бы убить его в тот же момент. Ещё одного чудовища Аллигран не вынесет.
Огонь погас, когда он сжал фитиль между пальцев. Погас моментально, беззвучно, тая белым дымком, взлетавшим куда-то кверху. Это ведь так легко – убивать.
…чувства мешают. Тем более Палачам. Невозможно умирать вместе со всеми, кого убиваешь. Невозможно слышать крики и слёзы тех, кто любил их. Он редко делал исключения из этого правила: хватило бы пальцев двух рук, чтобы пересчитать всех, к кому он по-настоящему привязывался за своё бытие амадэем. Чья потеря вызвала бы у него неподдельную печаль, а не сожаление от потери ценной фигуры. И пятеро из них были другими амадэями.
Исключения делались лишь для тех, кто сам по себе был исключением.
Но ему было жаль этого колдуна. Пешку. Ничто. Он не мог спасти его, не мог сорвать маску раньше времени; но когда он слышал его последние слова, видел, как она беззвучно кричит потом…
– В таком случае, – слуга с поклоном отступил, – напомню, что вас ждут внизу через пятнадцать моментов.
Он повёл рукой, и на фитиле, вспыхнув, вытянулся ровный и светлый огонь.
…убивать легко. Как и умирать, впрочем. Но вернуться к жизни, если подумать, тоже не слишком сложно.
Останется только убедить в этом её.
– Ты прав. Довольно лирики на сегодня. – Он встал. – Настало время дел насущных.
– Финал? – печально спросил Альдрем.
– Да, – сказал он. – Игра подошла к концу.
Мальчишка, хлюпнув носом, бесцеремонно вытер рукавом сперва мокрую складку над губой, потом – глаза, всё ещё влажные и красные после долгих рыданий. Для этого ему пришлось на миг высвободить левую руку из железной хватки Лив; освобождать правую – на неё опиралась Таша, пока не слишком окрепшая для самостоятельного передвижения, – он не решился.
Их с Джеми радостную встречу быстро омрачил разговор о гибели Найджа. И если Алексас не привык показывать свою слабость хоть кому-то, младший Сэмпер доверял Таше достаточно, чтобы расплакаться прямо при ней.
Таша, впрочем, тоже не видела смысла сдерживаться. Только вот слёз к тому моменту у неё уже почти не осталось.
– Во всяком случае, ничего, кроме кошмаров, я не помню. – Кудри мальчишки топорщились со свойственной одному лишь Джеми несуразностью. Эта несуразность сейчас казалась Таше милее всего на свете – за исключением разве что тёмных глазёнок Лив, восторженно оглядывавшей королевский дворец. – Просто стою я в гостиничных апартаментах, собираюсь чай попить, и – раз! Темнота. А потом просыпаюсь… вокруг поле битвы, рядом ты, а поодаль Арон, Лив, Мастера – и дракон. Здорово, да? Мне-то казалось, я на пару часов отключился, не больше.
– И как ты могла поверить, что Джеми умер, не понимаю? – фыркнула Лив. Она прыгала через ступеньку, смиренно дожидаясь на каждой, пока старшие последуют за ней. – Разве может он просто так взять и умереть?
Перед Ташиными глазами на миг засияли зеркальные осколки над звёздным камнем. |