– К сожалению, наш уважаемый директор, Анатолий Анатольевич, не смог присутствовать на нынешней печальной церемонии, у него что-то с головой. Но он делегировал полномочия, друзья, передал мне почётное, но грустное право сказать несколько важных слов, прощаясь с начальником отдела продаж, нашим дорогим господином Мякишем.

Бенарес Никодимович, проявив немалые способности, быстро и бесшумно нагнал Антона, цепко ухватил за локоть, словно предостерегая от необдуманных выкриков и вмешательства в речь Олонецкого.

– Жизнь нашего уважаемого линейного руководителя была сложной, неоднозначной. Оставшись сиротой с раннего детства, воспитанный бабушками – а мы все знаем, как это сложно, не утратить при таком обращении истинно мужские черты характера! – он, тем не менее, получил достойное, хотя и даром не нужное ему образование, запоздало и неудачно женился, постоянно задумывался, на кой чёрт ему вообще нужна такое бытие, но всё-таки существовал, не дрейфил!

Олонецкий перевёл дух, потом сказал вполголоса, сменив пафосный тон оратора с броневика на кухонную задушевность провокатора.

– Хотя и пил, конечно, в тёмную голову. Так вот…

Он вновь возвысил тон.

– А теперь он умер, друзья мои! Умер как герой, на рабочем месте, составляя план продаж на четвёртый квартал. Изношенная печень не выдержала и сказала «прощай!» своему мужественному хозяину. Застывшее лицо упало прямо на монитор фирмы Dell – мы можем поставить партию таких в течение недели по цене пятнадцать тысяч вакционов за каждый, крупным оптовикам скидки. И лежит нынче в недорогом гробу, оплаченном нами вскладчину, без давно оставившей его из-за отсутствия перспектив супруги, завещав нам только невыплаченный автокредит за «логан» и свой неизменный девиз, поддерживавший его всю жизнь. «Ебись оно конём!», – любил говорить драгоценный Антон Сергеевич, и в этот траурный момент я не могу найти лучших слов для прощания с ним.

Мякиш порывался что-то сказать – и не мог. Невидимая, но непобедимая сила мешала сделать хоть шаг, произнести что-либо. Он застыл на месте и только мелко дрожал на промозглом ветру, слушая падающие вонючими камнями слова недавнего подчинённого.

Кружева и одеяло, укрывавшие Эллу в гробу, тем временем зашевелились. Покойница сперва покрутила головой, отчего лента со лба упала за бортик на землю, потом решительно села. Да и не она это была: незамеченный никем, кроме Антона, в гробу сидел его двойник, выглядя дурацки и жутко одновременно, с синим лицом утопленника, наряженный в кокетливое белое платье, воротник которого был расстёгнут и обнажал волосатую грудь.

– Иди сюда, придурок, – прошипел двойник. Судя по всему, его никто больше не видел и не слышал. Антон почувствовал, что его локоть отпустили, а в спину мягко толкнули.

– Это зачем? – спросил он.

– Это затем, дурик, что «Дыхание Бога» должно стать моим. А билет я отдам господину Ерцлю. Тебе придётся оставить нас наслаждаться жизнью, а самому – сюда, в ящик, его скоро уже закопают. Слабым здесь не место, неужели ты не понял.

Мякиш номер один растерялся. Артефакт он действительно и не собирался брать – ну её, эту власть над миром, у него своя дорога. Но очень похоже, что дорога эта здесь и завершится. В его ли слабости дело или же в чём ином, времени разбираться уже нет.

Мучительно захотелось остановить часы и подумать.

Или отложить на потом.

Как вариант… А что, был ведь и ещё вариант! В той, предыдущей части Руздаля получалось же без всяких артефактов.

– Камаев! – заорал он, стряхнув непонятное оцепенение. Впрочем, двигаться пока так и не мог, но ничего, ничего.

– Что ты орёшь? – поинтересовался капитан, выглядывая из-за ближайшего памятника.