– И где пустоши? – спросил Мякиш. Девочка стояла у открытых дверей в серо-голубоватое нечто, ждала, пока он подойдёт.

– А вокруг станции всё – пустоши. Там холодно и заблудиться легко, а так ничего страшного. Точно идём?

– Точно идём. Жив, молодость…

– Что?

– Да нет, это я так, – смутился Антон и неожиданно для себя спросил. – А у тебя котёнок есть, Филя?

– Котёнок? Нет, конечно. Куда мне ещё котёнка, самой бы выжить. Возьмёшь?

Она достала из кармана розовые очки в круглой оправе. Те самые, что он унёс из интерната или точно такие же – не понять. Протянула ему на раскрытой ладони.

– Нет, деточка… Нет. Мне они уже не нужны. Я и так вижу всё таким, какое оно есть.

Она пожала плечами и стянула шапку с головы, оказавшись такой же лысой, как и сам Антон. Только брови и ресницы на месте, значит, просто её кто-то бреет наголо. Нацепила изогнутые дужки очков за уши, поправила оправу на носу, вернула дурацкий колпак на место.

Вот и поговорили.

Девчушка ещё раз поправила шапку, застегнула до верха молнию куртки, потопала разношенными сапожками. Потом замерла, задумалась, и подтянула лямки рюкзака. Бывалая барышня, чувствуется, с такой и по пустошам идти можно. Мякиш грустно улыбнулся и первым вышел в снег, сразу облепивший его со всех сторон, лезущий под капюшон, норовящий любопытно заглянуть в рукава, засыпаться в ботинки.

Вездесущий, равнодушный, холодный. Можно было идти и придумывать ему эпитеты, вместо размеренной «жи-мо-лости» произносить их вслух. Один чёрт, свист ветра заглушал любые звуки, впитывал их в себя и разбрасывал по округе.

– Вон! – крикнула Филя, подняв птичью ручку и указывая пальцем куда-то вперёд и вверх.

Антон поднял руку, ребром ладони прикрыл глаза от снега, вглядываясь: указатель. Массивная бетонная стрела, какие любили лепить лет сорок назад по делу и без, с крупными, с Филю ростом каждая, буквами. Снег завалил этот памятник архитектуры до половины, но угадывалось «Н…СЫ…ОЙ».

– Нам туда! – снова крикнула девочка, чтобы он её расслышал. Разговаривать нормальным голосом было решительно бесполезно. – Дороги нет, направление!

Как обычно, в общем-то. Две беды в Славославии, и одна забыла построить другую.

Через час он понял, что сейчас ляжет в снег и останется так, смотреть немигающими глазами в невидимое сейчас небо. И будь что будет, вряд ли мёртвый может умереть ещё раз. Останавливали только билет, который он сжимал холодными негнущимися пальцами в кармане, будто не давая ему убежать, и Филя. Спутница пёрла вперёд по снегам с размеренностью и силой шагающего экскаватора, было даже стыдно сдаться, когда она так может.

– Устал? – подошла совсем близко девочка и подняла голову, всматриваясь в Мякиша. Двойной зрачок выглядел как дульные срезы двустволки-«вертикалки», того и гляди пальнёт.

– Очень, – признался он и остановился. Снег начал немедленно заметать ботинки, набираясь горкой внизу, превращая хоть и мёртвого, но человека, в белую статую.

– Надо идти, – спокойно сказала Филя. – Обязательно надо идти, раз решил.

Она решительно потопала дальше, не оглядываясь, не проверяя – следует ли он за ней или остался замерзать. Пришлось сделать шаг, выбираясь из снежного конуса, ещё один и ещё.

И тогда она запела, затрещала, засвистела одновременно.

Было в этом нечто жуткое: так могло бы звучать сошедшее с ума радио, ручку настройки которого никто не крутит, просто у самого вариометра замкнуло контакты и сорвало башню.