Парка протянула полную руку, сверкнувшую перстнями на пальцах, и подняла металлическую крышку с блюда на столе.

Сперва Мякиш принял это за игрушку. О подобном мечталось в детстве, но пределом возможностей была немецкая железная дорога, грубоватая на вид, если смотреть придирчиво.

Перед ним находилось идеально круглое устройство, по периметру которого безостановочно двигалась по часовой стрелке чёрная полоска поезда – сделанного необычайно тонко, так что удавалось рассмотреть не только тёмные окна, рифлёные борта, многочисленные колёса, но и рельсы под ними. На крышах было написано название стилизованными под готический шрифт коричневыми буквами, по одной букве на вагон, потом несколько пустых чёрных пятен, затем снова и снова.

– С-А… «Сапсан», что ли?! – искренне удивился Антон. Морта хмыкнула, но промолчала. Он пригляделся лучше и понял свою ошибку.

На крышах было слово САНСАРА.

Вместо локомотива передний вагон представлял из себя пасть змеи, изображённую с пугающей точностью, вплоть до последней чешуйки, изгибов длинных клыков и звёздочек глаз. Она впивалась в последний вагон, словно заглатывала его в себя, делая поезд единым целым, вечно движущимся по кругу.

– На самом деле он не останавливается? – почему-то спросил Мякиш.

Парка кивнула, вновь не говоря ни слова.

Дальше к центру игрушки, вовсе не казавшейся сейчас детским развлечением, шли концентрические окружности: сперва поле, узкая полоса жёлто-зелёной земли с прочерком дорожки поперёк, затем чёрная матовая стена здания.

– Интернат… – не спросил, а утвердительно прошептал он. – Ну да, да, поэтому и изогнутое здание.

Узкая полоска двора, потом тонкая стенка между этой и следующей окружностью, где уже торчали спичечные коробки одноэтажных домиков, постепенно сходящих с холма к развалинам домов побольше. Центр Руздаля до реки был действительно разрушен, розовые очки тогда не соврали. Филя старательно бомбила свои игрушки, не оставляя домикам ни единого шанса.

Река с челночком кораблика. «Скорлупа».

Небоскрёбы того, более взрослого города – можно было рассмотреть и родной человейник и даже особняк господина Ерцля, в котором светилось единственное окно на третьем этаже: шла работа с документами, не иначе. Торчащая вверх тёмная башня виднелась над крышей немного левее.

Снова разделяющая окружности полоска, отсюда напоминающая туманную стенку, а дальше, всё ближе и ближе к центру странной игрушки, шло кольцо снежной равнины с редкими точками павильонов подземки.

Посредине устройства, каждая деталь которого – не только поезд по периметру – двигалась, дышала, жила, мелькала проезжающими автомобилями, загорающимся в окнах светом, человеческими фигурками на тротуарах, находился маленький посёлок. Здесь только в одном месте горел свет, да и то блёкло, вырываясь из-под нависающей крыши атриума.

В доме тёти Морты. Вокруг всё уже было свёрнуто и уничтожено четырьмя всадниками, которых, кстати, рассмотреть не удалось, как и фигурку Харина. На кораблик он вернулся или на полустанок, встречать очередного постояльца интерната возле бесконечных рельсов – кто же его знает.

– Теперь ты всё понял? – спросила парка. Мякиш медленно опустил голову. – Но эта карусель сансары настолько причудлива, что для следующей души… да что там, даже для тебя в следующий раз! превратится в гору, которую надо преодолеть. Или в бездонную впадину в океане. Или вся станет заснеженными пустошами, куда, если честно, я бы и сама сунуться без надёжного проводника не решилась.

Она снова рассмеялась, но на этот раз смех был невесёлым.