– Все то ты об одном…

– Ну, извини… У кого, что зудит…

Катя вернулась к Киртановым к обеду, сменила платье, после пошла к Марьяне, чтобы помочь собрать на стол. И пока они расставляли тарелки, кухарка все охала:

– Ну, совсем исхудала, голубушка. Кожа да кости. Тебе еще замуж выходить, детей рожать. А для того силы нужны.

– Да ничего не исхудала, – посмотрела на себя в отражении подноса.

– Исхудала, говорю, – и поставила на стол плошку со сметаной. – Вот кушала бы сметанки побольше, хлебушка.

– Согласна я с Марьяной, – вошла хозяйка.

– Лидия Васильевна, и вы туда же? – нахмурилась Катя.

Вдруг раздался громкий стук в дверь. Женщины спохватились, побежали, Марьяна так вообще запуталась в подоле и наступила на кошачий хвост, отчего животина заорала да вцепилась когтями в юбку кухарки.

Но не успели они за ручку взяться, как дверь открылась. Вошли в дом Киртанов и еще трое, двое работяг несли под руки какого то господина. Тот всем видом указывал на то, что находится в почти бессознательном состоянии. Стонал, бормотал что то невнятное, глаза жмурил, за сердце то и дело хватался. Усадили мужики его в кресло и тут же покинули хозяйский дом.

– Семен, кто это? Что случилось? – засуетилась Лидия Васильевна.

– Это, Лидушка, многоуважаемый Мокий Филиппович, дядя нашей Катерины.

Катя чуть в обморок не хлопнулась, как услышала. Марьяна тут же кинулась ее фартуком обмахивать.

– Отставить обмороки! – Киртанов сел на стул, поправил пенсне.

– Что случилось? – Лидия Васильевна смотрела то на мужа, то на убиенного в кресле, но потом собралась с духом, – Марьяна! Срочно неси наливку и мокрое полотенце.

Кухарка побежала обратно на кухню, на этот раз заблаговременно отвесив пинка кошке, коя снова улеглась прямо посередине пути. А Катя так и стояла, ни жива, ни мертва.

– Привез наш Степан Мокия Филипповича уже такого. Я пытался расспросить, что же с ним приключилось в дороге, но все без толку.

Через час стараний, а точнее после четырех рюмок наливки и холодных примочек, мужчина начал таки разговаривать по человечески. Он лежал на диване, на лбу у него лежало полотенце, руки Мокий Филиппович сложил на груди аки покойник, глаза блестели, то ли от слез, то ли от легкого опьянения.

– Это же надо, – простонал несчастный, – не успел с парома сойти. Обобрали, ироды. Чуть душу не вытрясли. Все до копейки, сундук с костюмами и прочими принадлежностями, – и начал чуть слышно перечислять, что же лежало в сундуке. – Это что же такое делается? Куда же полиция смотрит?

– Дядя? – подошла к нему Катя, глаза уже успели распухнуть от слез, а нос покраснеть.

– Вы кто будете, сударыня? – уставился на нее с недоверием.

– Как кто? – удивился Киртанов, – это Катерина Петровна Аксенова, племянница ваша.

– Ах, Ка а а тя, – как то без особого трепета протянул Мокий, – ну, здравствуй. Не думал я, что познакомлюсь с тобой при таких печальных обстоятельствах.

– Да, папенька с ма… – но он не дал договорить.

– Надо же… Лишился всего. Думал, живым уже не выберусь из лап разбойничьих.

Тогда Катя посмотрела печальным взглядом на Лидию Васильевну, отчего у той сердце защемило.

После запоздалого обеда Мокий Филиппович окончательно пришел в себя. Выглядел мужчина вроде и благородно, но как то несуразно. С виду и не скажешь, что приходится родным братом Аксенову – толстоват, ростом мал, на узких плечах еле проглядывалась короткая шейка, на коей сидела крупная голова с огромными глазами чуть навыкате, утиным носом и пухлыми губками.