Изменить размер шрифта - +
Ведь мы силой оружия отняли  дочь у  отца, и
всякий судья немедленно вернет ее ему, а меня и Алана скорее всего засадит в
тюрьму; и хотя у  нас было письмо  капитана Пэллисера, которое могло служить
свидетельством в нашу пользу,  ни Катриона,  ни я  не  хотели предавать  его
гласности. Так что  всего разумней было отвезти Катриону  в Париж  и вверить
попечению вождя  ее  клана,  Макгрегора  из Бохалди,  который охотно поможет
своей родственнице и в то же время не пожелает опозорить Джемса.
     Мы  ехали медленно, потому что  Катриона бегать умела  куда лучше,  чем
ездить верхом, и  после сорок пятого года  ни разу не садилась  в седло.  Но
ранним утром  в субботу  мы наконец  добрались до Парижа и  с помощью  Алана
нашли  там  Бохалди. Он  жил  на  широкую  ногу, в прекрасном  доме, получая
пособия из Шотландского фонда и из частных средств; Катриону он встретил как
родную и вообще был очень  любезен и скромен, но  не особенно откровенен. Мы
спросили, не знает ли он, что сталось с Джемсом Мором.
     --  Бедняга Джемс!  --  сказал он,  с улыбкой  качая головой, и  у меня
мелькнула мысль, что ему известно больше, чем он хочет показать. Мы дали ему
прочитать письмо Пэллисера, и физиономия его вытянулась.
     -- Бедняга Джемс! -- повторил он. -- Конечно, есть люди и похуже Джемса
Мора.  Но это  просто  ужасно. Ай-ай, должно быть, он совсем потерял голову.
Это -- пренеприятное письмо. Но при  всем  том, джентльмены, я не вижу,  для
чего  нам  предавать его  огласке.  Плоха  та  птица, которая  гадит в своем
гнезде, а мы все дети шотландских гор.
     С этим согласились все,  кроме, пожалуй, Алана; тут  же было единодушно
решено,  что мы  с Катрионой поженимся,  и Бохалди сам  взялся устроить  наш
брак, словно  не  было на  свете никакого Джемса  Мора; он  обвенчал  нас  с
Катрионой,  сопровождая обряд любезностями на изысканном французском  языке.
Только после этого,  когда все выпили  за наше здоровье, Бохалди сказал нам,
что  Джемс  в  городе:  он приехал сюда за несколько дней  до нас и  слег от
тяжелой, по-видимому, смертельной болезни. По лицу своей жены  я понял, куда
влечет ее сердце.
     -- Что ж, пойдем проведаем его, -- сказал я.
     -- Если ты не против,  -- сказала Катриона. То было самое начало нашего
супружества.
     Джемс жил в том же  квартале, что и вождь его  клана, в большом доме на
углу; нас провели в мансарду, где  он, лежа в постели,  играл на шотландских
волынках. Видимо, он взял целый  набор  этих волынок у Бохалди и развлекался
ими во время болезни; хотя он был не так искусен, как его брат Роб, но играл
посвоему  неплохо; и  странно было видеть на лестнице толпу французов, среди
которых кое-кто смеялся. Джемс лежал на соломенном тюфяке, опираясь спиной о
подушки.  Едва  взглянув на  него, я понял, что  дни  его  сочтены; и,  надо
сказать, умирал он в весьма неподходящем месте. Но даже теперь я не могу без
досады вспоминать о его смерти. Несомненно, Бохалди его подготовил; он знал,
что мы поженились, поздравил и благословил нас, точно патриарх.
     --  Я жил и умру непонятым,  -- сказал он.
Быстрый переход