Всеобщая ненависть, круто замешанная на зависти, стремлении перехватить лакомый кусок. Вот только толстый весельчак, похоже, – мужик не завистливый. Откровенно поздравляет коллегу с удачным вложением капитала, посмеивается над злобными оскалами сухопарого финансиста.

Впрочем, Машкин не считал себя проницательным психологом, способным оценивать истинные черты человеческих характеров по улыбкам и змеинному шипению. Жена твердит: простак, глупец, тебя обводят вокруг пальца, а ты все краснеешь да лыбишься…

Скорей всего, Татьяна права. Чиновничья жизнь приучила Федора Ивановича к осторожности. Прежде, чем сделать очередной шаг – проверь место, куда поставишь ногу. Вдруг – болото, или коварный камень, о который можно споткнуться. Это не трусость, недостойная настоящего мужчины, – осмотрительность. А вот разбираться в характерах окружающих его людей инженер чиновник так и не научился. И это приносило ему немало неприятностей.

В министерских кулуарах Машкина считали молчуном и вообще – недалеким человеком. Кажется, такого же мнения придерживается и банкирша… Ради Бога, пусть считают, брань на вороту не виснет – извечная народная мудрость. Зато молчун и глупец чаще остальных получал премии и надбавки, его хвалили и повышали, дай то Бог, и в реформируемой России проживет, приспособится.

Вот и сейчас он предпочел ограничиваться минимумом слов – ровно столько, столько ожидает от него хозяин. Не больше и не меньше. Похоже, Басов доволен поведением прораба – не улыбается, но и не гневается.

После осмотра территории посетители навестили прорабку и выслушали подробное описание будущего дворца. Машкин, как заправский экскурсовод, оперировал специальной указкой, совмещенной с красным фломастером, которым отчеркивал впечатляющие цифры площадей залов и комнат, их размеры по длине, ширине и высоте. Встретив ободряющий взгляд хозяина, упомянул о причудливой лепнине на потолках, о новомодных пластиковых окнах и дверях, о встроенных шкафах и подвешенных ажурных антресолях. Отдельно, после многозначительной паузы, ввернул фразочку по поводу заказанных скульптурных фигур и деталей интерьера огромной оранжереи.

– Да, развернулся ты, Альфред, по настоящему. – пережевая слова сухими губами, невнятно выразил одобрение сухопарый. – Ничего не могу сказать… Правда, биллиардную я бы расширил – Федосов между столами не протиснется, – кивнул он на толстяка с багровым, отечным лицом. – Он легко протискивается, когда нужно захапать очередное выгодное дельце…

Толстяк низко наклонил голову. Будто приготовился боднуть конкурента седым ежиком.

– Тебе, Семен, протискиваться не приходится – лезешь напролом. С твоей комплекцией и карманом делать это не трудно…

– Уж если и лезет кто напролом, то – Басов, – усмешливо заметил очкарик, метнув в сторону хозяина будущего дворца уже знакомый Машкину злобный взгляд. – Двигает на подобии танка или бульдозера. Захапает побольше и пытается слинять. Как правило, удается, но вот теперь – не получится, не разрешим… Так, Николай?

Федосов неопределенно качнул головой. По диагонали. Дескать, и – да, и – нет. Выдерживает нейтралитет, подумал Машкин, не знает кого выгодней поддержать. Инженер будто нащупал родственную ему душу. Молодец, толстячок, правильно ведешь себя, сдоба.

– Тебе тоже палец в рот не клади – по плечо откусишь, – продолжил Хвостов. – Вам бы объединиться с Альфредом. Ты внесешь свой пай хитростью, Альфред – упрямством. Много достигнете…если вас во время не остановят.

Басов рассмеялся. Его поддержал толстяк. А сухопарый в золотых очках даже не улыбнулся – вторично бросил на президента Сервизбанка острый взгляд, который, обладай способностью ножа, пронзил бы насквозь лучшего «друга».