|
Это была обычная махачкалинская остановка, завешанная рекламой. Рекламы в Махачкале было много, завешано ей было все и везде — какие-то правила размещения рекламы были, но ими никто не заморачивался, как и любыми другими правилами. Много рекламы свадебных салонов и организации свадеб (молодежи много, а ритуал свадьбы в Дагестане очень важен, на красивую свадьбу тратили последнее), много рекламы строек — в Махачкале строительный бум начался недавно и сейчас был в самом разгаре. Попадались и объявления с местной спецификой, например — «закинь себе на ахират», и номер мобильного. Это различные исламские фонды собирали деньги, считалось, что треть идет бедным, треть на распространение ислама, треть на помощь «нуждающимся в помощи братьям за рубежом». То есть — на джихад. Согласно Корану на том свете тебе вернется в семьдесят раз больше, чем ты «закинул себе на ахират». Никто не знал, куда на самом деле шли эти деньги, объявления эти регулярно обрывали, но они появлялись вновь, словно по волшебству. Немало было объявлений и с одной-единственной надписью — отдых — и номер телефона. Это — проститутки. Ситуация с проституцией в Махачкале была своеобразной — ислам предписывает в вопросе нравственности строгие правила, но Интернет и само нахождение Дагестана в составе России, да и просто играющие гормоны подталкивают совсем к другому. Сложнее всего было девушкам: в ходу было такое понятие — «заснять». Это когда неподобающее поведение девушки (иногда изнасилование) снимали на мобильный телефон, потом оно распространялось во всей Махачкале — первым делом два правильных махачкалинских пацана, встретившись, интересовались, «есть ли телки», и переписывали друг у друга с мобилы такие вот ролики. Как только это происходило, подруги переставали с «заснятой» общаться, а пацаны, наоборот, начинали ее открыто домогаться, после того как «засняли», нормы ислама и традиционного общества, защищающие девушку от домогательств, переставали действовать. Выходов было три — либо девушка ломалась и шла по рукам, либо накладывала на себя руки, либо уезжала в другой город… но чаще всего запись находила ее и там. Аслан хорошо все это знал, потому что он делал доклад о сексизме и проблеме гендерного равенства в Дагестане на семинаре правозащитников в Вильнюсе. Многие коллеги — а там присутствовали правозащитники из США и Германии — были в шоке, после семинара подходили к нему, делились советами, давали рекомендации, как бороться с сексизмом и за гендерное равенство. А фонд Открытое общество Сороса даже выделил ему грант в десять тысяч долларов на дальнейшее изучение проблемы.
Дождавшись маршрутку — а тут вместо просторных «Мерседесов» и «Фольксвагенов», как в больших городах России, все еще ходили старые, купленные уже подержанными «Газели» — Аслан втиснулся в нее вместе со всеми — и тут же начался скандал. — Остановите машину! — заорала одна из уже ехавших женщин, пожилая, полная, с каким-то злым лицом. — Я с этой джамаатовской в одной машине не поеду! Речь шла о женщине в черном покрывале никаба, протиснувшейся в автобус. — Я не джамаатовская… — тихо сказала она. — Чего?! Вон из автобуса, подорвешь еще нас всех! Вон! Это было уже слишком — Аслан протиснулся в эпицентр конфликта, встал между женщинами, готовыми начать драку. — Уважаемая ханум, — сказал он, обращаясь к сидевшей старшей, — если вы не возражаете, я поеду здесь, между вами. Если она подорвется, то пусть убьет меня, а не вас. — Так мы едем или стоим!? — заорал взбешенный водитель. — Едем! — крикнул кто-то. Маршрутка тронулась… — Баркалла, — тихо сказала покрытая женщина, так что ее слышал только Аслан…
У следственного изолятора все было как обычно… черные, как вороны, женщины, вдовы и матери тех, кто погиб в вялотекущей гражданской войне, идущей в горах вот уже несколько десятков лет. |
