Поговори с ним, Валентин, не пришло ли время нашей поддержки и какой она может быть? Передел собственности и не думал отступать, аппетиты растут, и чем ближе к концу света, тем больше жадность.

Мы вернулись из Ясной днем, а через три часа юбилей (75) у В. Н. Ганичева. Я поехал на юбилей в Екатерининский зал Дворца Вооруженных сил, и уже вечером позвонил Толя Пантелеев, чтобы предупредить, что он завтра едет на тот же самый юбилей. Разговаривала Светлана и объяснила ему, что завтра он опоздает. Толя побежал сдавать билет, а я на другой день вслед за ним. Я на другой день собирался лететь в Иркутск (Светлана отпускает дней на десять), но утром объявили о кончине Александра Исаевича. Улетать было нельзя: месяц назад мы дважды по неделе жили в его доме по приглашению Натальи Дмитриевны, и я четырежды разговаривал с А. И. Всякий раз минут по 15–20, он был уже слаб и передвигаться не мог, но за рабочим столом сидел каждый день. Голова накануне 90-летия на удивление ясная, память по сравнению с моей прекрасная. Это был по всем статьям богатырь.

Я сейчас вернулся из Академии наук, где сегодня прощание с ним. На почившего нисколько не похож. Лицо еще не отжило.

А завтра панихида в Донском монастыре и уже похороны.

А послезавтра я сделаю вторую, вернее третью, попытку уехать в Иркутск. Имею приглашение опуститься на полторы тысячи километров (!) на дно Байкала. Как я понимаю, надо показать Байкалу человека, который не принес и не принесет ему вреда, — вот и остановились на моей кандидатуре. Я бы и не против, но надо, чтобы позволила медицина, а сердчишко у меня не очень.

Поживем — увидим. А неплохо бы увидеть дно Байкала.

Светлане сейчас полегче, но надолго ли — как знать! Но в больницу ей придется возвращаться еще неоднократно.

В. Курбатов — В. Распутину

18 августа 2008 г.

Псков

Знаю, уже знаю, что ты опускался на дно Байкала. Ну и как оно там? Узнали вы друг друга? Ребята-то ученые хитрые. Они тебя как «амулет» опускали, как «жертву» приносили, чтобы их дела были благословлены, чтобы Байкал думал, что раз такого хорошего человека, который жизнь ему отдавал, опускают, то, значит, и сами ребята хорошие. А они чего там ищут-то? Это ведь всегда сначала просто по сторонам оглядываются, а потом, глядишь, что-то и найдут — нефть какую-нибудь, сохрани Бог. А огород-то, огород- то что? Травы и цветы? Кормовые и бахчевые? Представляю, как закричала душа, прося остаться.

Изо всех сил собираюсь в Ясную. Немного устал от псковского сидения. Только дачка и мила, но там сейчас дети, а комнатка там одна, так что график у нас скользящий: один приезжает, другой уезжает. Вот и запросился в Ясную. Нарочно поеду дня на два раньше, чтобы собраться душе перед писательским набегом, потому что там уже все пойдет кувырком. Знаем мы этих писателей, сами были…

О похоронах Солженицына хорошо написал Дима Шеваров. Как всегда, он видит любяще и чисто. А те, кто не видел, — досадливо. Как вон мне Миша Петров написал, что безлюбый был человек Александр Исаевич, не любил никого. Я тоже как-то так по книжкам и по жизни видел, что мы были для него только материалом для книг, персонажами его «дней» и «колес». Отчего я, грешный, и Матрену его так воспринимал. То есть он ее так постороннее написал — вот-де есть такие замечательные особи. Словно он не жил у нее, а только остро наблюдал. Ну это у меня от всех его книг. Он и себя так видел. Такое уж Господь определил ему послушание. У него «частной» жизни ни одного дня не было. Вся — социальный опыт.

Впрочем, что мы знаем? У Натальи Дмитриевны надо спросить. У детей…

Но тут уж подлинно успокоился.