Затем Карл заговорил о народе:

«Поистине, я желаю ему вольностей и свободы как никто другой, но должен сказать, что их вольности и свобода состоят в том, чтобы иметь правительство и такие законы, по которым их жизнь и имущество могут в наибольшей степени принадлежать им самим. И речь не о том, чтобы участвовать в управлении, что никак не подходит им. Подданный и монарх – это совершенно разные вещи… Господа, именно за это я сейчас нахожусь здесь. Если бы я уступил произволу, чтобы законы менялись в зависимости от власти оружия, то не оказался бы здесь, и поэтому говорю вам (и молю Бога, чтобы это не было поставлено вам в вину), что я народный мученик».

Он добавил, что сожалеет, что у него было так мало времени, чтобы получше упорядочить свои мысли; и на этом и закончил бы, если бы Джаксон не напомнил ему, что «для исполнения обязательства перед миром» он должен сделать заявление о своей религии. Действительно, сделав свое последнее заявление, что умирает за свободу своего народа, он «чуть не забыл» (его собственные слова) защитить себя и свою церковь от обвинения в папизме. И теперь торжественно подтвердил: «Я умираю христианином и по вероисповеданию принадлежу к англиканской церкви, каковая была оставлена мне моим отцом… У меня есть благая цель и милостивый Бог».

Карл повернулся, чтобы сказать несколько слов гротескным фигурам, стоявшим у плахи. По какой-то причине, возможно, из-за забывчивости, вызванной нервным волнением, палач не попросил, как положено, и не получил прощения от своей жертвы. Ни в одном отчете о казни нет никакого указания, что эти слова были произнесены. Король сказал, что он прочтет короткую молитву, а затем подаст ему знак нанести удар. Он также спросил, как ему положить волосы, чтобы они не помешали топору. Затем с помощью Джаксона надел колпак и запихал под него свои волосы.

Джаксон сказал: «Есть еще один этап, хоть и насильственный, и мучительный, но весьма короткий. Вы можете думать, что он быстро перенесет вас очень далеко, он перенесет вас с Земли на Небеса, где вы найдете, к вашей величайшей радости, награду, к которой спешите, – венец славы».

Король ответил: «Я иду из тленного царства в нетленное, туда, где нет волнений, никаких мирских волнений».

Он снял орден Святого Георгия, знаки ордена Подвязки, последние свои драгоценности, и передал их епископу, произнеся одно лишь слово: «Запомните!»

Затем снял с себя камзол и на минуту накинул плащ, чтобы защититься от пронизывающего холода. Посмотрев на плаху, спросил, прочно ли она прикреплена, и снова пожалел, что она такая низкая. Причина того, что плаха была сделана низкой, состояла в том, что так палачу было легче нанести удар, если бы король оказал сопротивление. Палач, естественно, не хотел вдаваться в такие объяснения.

«Она не может быть выше, сир» – вот все, что он сказал.

Король постоял мгновение, подняв руки и глаза к небесам и читая про себя молитву, затем сбросил плащ и лег, положив шею на плаху. Палач наклонился, чтобы убедиться, что волосы не помешают, и Карл, думая, что тот готовится нанести удар, проговорил: «Жди знака». – «Подожду, как угодно вашему величеству», – ответил палач.

Пугающая тишина опустилась на маленькую группку людей на эшафоте, окружавших его солдат и толпу людей. Через несколько секунд король вытянул руки, и палач в это мгновение одним ударом отрубил ему голову.