— И как же?

— По-разному: может на неделю отправить на черную работу. Или посадить на хлеб и воду.

— Мило, — я откинула голову, чтобы Бетони ее намылила.

— Милорд Филип может побить, его все боятся.

— А герцог? — таинственный герцог все больше интересовал меня.

— Личные слуги милорда Десмонда никогда не говорят о нем, — Бетони смыла пену водой из кувшина и протянула мне широкую простынь вместо полотенца.

— Почему?

— Не знаю. У него два слуги, которые следят за его одеждой, и несколько оруженосцев, он их сам отбирает, — Бетони помогла зашнуровать мне платье, — Вы сами скоро все увидите.

Карта 2

БАШНЯ — Влияние

импульс, который подталкивает ситуацию к развитию,

Боги-герои, мифические Творцы мира начинали свои действия с этой карты.

Нечто объединяющее людей в единое целое… подвергнется разрушению. Может быть, члены рода обретут свободу, свою дорогу, сумеют возвысится и подняться…

Но Башня разрушена, и вернуться им будет некуда.

Ночью мне впервые приснился этот сон.

Комната была просто огромной, дальние ее стены терялись в тумане, отчего создавалось ощущение безграничности. На стенах комнаты висели карты миров, старые, потрепанные, испещренные странными знаками. Случайный путник мог бы с удивлением заменить, что материки на картах двигаются в замысловатом танце, но случайные путники никогда не попадали в эту комнату. Хотя в нее вели тысячи дверей: высоких, с острым стрельчатым завершением, сделанные из прочного мореного дуба, они открывались со скрипом и впускавших с входящим вихри ветра. Иногда за ними можно было различить сполохи огня, иногда — рев моря, иногда там была просто тишина. Тишина была и в галерее, отделенной от основного пространства комнаты белоснежной оградой тонких мраморных колонн. В галерее было слышно лишь скрип дверей и эхо от шагов входящих людей. Я несмело делаю несколько шагов к центру, рассерженные вихри тумана безмолвными языками брызжут из-под ног, вечный гул голосов дрожит и вибрирует, причиняя едва ощутимую головную боль. Кошачий дракон точит когти о меч, оставляя на металле глубокие борозды огненных когтей. В свете факелов его золотая чешуя отливает красным. Увидев меня, он с яростным шипением высовывает раздвоенный язык и… внезапно подмигивает, быстро кивая головой. Я послушно иду в указанную им сторону, проталкиваюсь между эльфами, яростно спорящими о чем-то с Диогеном, по привычке сидящем на бочке, из которой слуги разливали вино. Паж в малиновом берете читает стихи, увидев меня, он осекается на полуслове и подходит:

— Идем.

Он спешит, этот паж, постоянно поправляя берет, норовящий соскользнуть с бешено вьющихся кудрей. Он почти еще мальчик, но его глаза… я не хочу смотреть в его глаза. Пока не хочу, хотя в один из дней я загляну в них.

Паж деловито просачивается среди посетителей, словно капелька ртути, я с трудом следую за ним. Наконец он подводит меня к столу, за которым сидят двое. Они красивы, нет скорее прекрасны, как могут прекрасны быть только ангелы, особенно если они падшие. Оба ангела одинаково смотрят на меня холодным взглядом ярко-голубых глаз. Тонкие пальцы одного из них тасуют потрепанную колоду карт. Карты ложатся неровно, постоянно норовя упасть.

Я всматриваюсь в их лица, что-то неуловимо знакомое в их взгляде. В памяти всплывают огромные глыбы, стоящие в кругу и два равнодушных туриста, один из них пожимает плечами…

— Зачем вы это сделали?!!! — я крикнула прежде, чем успела понять, кто эти двое. Они смерти переглядываются, и я вдруг ясно понимаю кто они — Ангелы смерти.