– По‑моему, отлично сказано, – одобрил Хафнер.

– Я хочу поговорить с тобой в священном месте.

– В чем дело? Ты с ума сошла?

– Теперь ты будешь меня слушать, как слушала тебя я…

– Крис, в чем дело? Почему ты хочешь навлечь на нас беду? Они ведь все спишут на сумасшедшего…

– В Древнем Египте верили, что первозданный океан Нун и Мрак – место сотворения мира… И знаешь, не будет никаких свидетелей, тем более никаких соглядатаев… – Почему она засмеялась? – Бог Тот – это Гермес Трисмегист… нет никакого соседского мальчика по имени Лоран. И никогда не было. Я навела справки.

– Кто тебе позволил?

– Отныне мне никто больше не может что‑либо запрещать или позволять, ничтожество, мелкий человечек. Никто.

Сначала вокруг были только деревья. Вокруг обветшавшего замка простирался парк, написанные от руки щиты называли какие‑то места, известные завсегдатаям. Тойеру они напомнили тропы здоровья, так популярные в былые дни. Перед первым щитом полицейские остановились. Но тут речь явно шла не о физической культуре.

– «Познающее Я, – прочел вслух Лейдиг, – все больше концентрируется в акте эгоичности, чтобы затем, в акте просветления, прекратить свое точечное существование во времени и пространстве»… Ничего не понимаю.

– Неужели ты хочешь понять такую белиберду? – буркнул Хафнер. – Ведь это полная фигня.

– Во всяком случае, теперь почти понятно, куда мы попали, – сказал Тойер. – Я был прав. Что, прав я или нет?

– Хватит, пожалуйста… – Штерн явно нервничал. – Мы приехали сюда по делам службы. По‑моему, неразумно заниматься сейчас всякими фантазиями… Только не обижайтесь на меня. – При этой строгой тираде у доброго человека из Хандшусгейма покраснели уши.

В душе Тойер был благодарен Штерну за то, что тот вернул всех к суровой действительности, но, чтобы не ронять свой авторитет, строго заявил:

– Прошу не забывать про чрезвычайные с точки зрения закона обстоятельства, в которых мы оказались. Сначала надо осмотреться, сориентироваться. Время у нас есть. Вообще я не понимаю, как она тут, в столь оживленном месте, может прикончить себя или калеку Людевига…

В самом деле, вокруг них множество людей сосредоточенно предавались странным занятиям. Приближаясь к замку, сыщики увидели, как босая женщина преклонного возраста, так сказать, достигшая поздней осени жизни, превозмогая боль, балансирует на шишковатых древесных стволах. Она то и дело теряла равновесие, один раз даже свалилась прямо на ворох прелых листьев. В десятке метров от нее босоногий биоактивист в берете и с седой козлиной бородкой, истерически смеясь, ковылял по колкому гравию.

– В довершение всего они, верно, ходят по лезвию бритвы, и им это что‑то дает, – проворчал Хафнер. – Ребята, по‑моему, я видел нечто подобное в вечерних новостях. Такие штуки проделываются для расширения сознания. Как раз в духе этого говнюка Людевига. И все‑таки, шеф, мы ведем себя как наш любимый Зельтманн: всё чего‑то ждем. Давайте арестуем шлюху и этого гада, и дело с концом!

– Значит, ты сейчас попрешься туда, размахивая служебным жетоном, и устроишь там разгром? – нервно спросил Тойер.

Хафнер кивнул, в его глазах загорелась детская радость.

– А что мы будем делать, если, допустим, его там нет? Что, если они тут всего лишь встретились и сразу уехали куда‑то еще, тогда как?

Помрачневший Хафнер молчал.

– Сейчас мы всего лишь обычные посетители, пока не увидим Людевига и Кильманн.