А вот в чем действительно интересно разобраться, так это в процессах, которые происходили с образом Талиесина после его смерти (конец VI века) и привели к возникновению фигуры «легендарного» барда (начало XI века). Почему валлийские поэты 1000–1220-х годов были заинтересованы в появлении такого персонажа?

Скорее всего, интерес к личности Талиесина возник во второй половине IX века, поскольку еще в 830-е годы автор «Истории бриттов» писал о нем просто как об одном из поэтов VI века, не самом выдающемся, и уж точно не как о барде-супергерое, способном менять облик. Значит, восхождение «легендарного» Талиесина началось позже, в конце IX или в самом начале Х века.

Имя Талиесина подобно нити, опущенной в сахарный сироп, на которой образуются все новые кристаллы. На основании письменных свидетельств можно заключить, что легенда о нем сложилась примерно к 1000 году. В повести «Килхух и Олвен» и в поэме «Трофеи Аннувна» его имя связывают с королем Артуром, а в сказании «Бранвен, дочь Ллира» мы встречаем его в свите короля-великана Брана Благословенного.

Есть подтверждения, что в течение X и XI веков в ученых кругах средневекового Уэльса возникла своего рода мода на древность – интерес к повелителям, династиям и поэтам утраченных северных королевств бриттов, в том числе и Регеда. Возможно, это стало толчком к мифологизации древних сочинений, записанных якобы от лица Талиесина, придворного барда Уриена Регедского, что, в свою очередь, породило легенды о его исключительном могуществе.

Чуть позже, в XI–XIII веках, валлийские придворные поэты достигли высочайшей техники стихосложения и, судя по всему, отличались немалым тщеславием. Они превозносили свою профессию и стремились произвести эффект на зрителей. Они считали себя знатоками не только местного фольклора, поэтической формы, топографии, генеалогии и истории – всего того, что ирландцы называли одним словом senchus, – но также и церковного образования. Они гордились книжной ученостью, читали Библию, апокрифы, агиографию, школьные тексты вроде трудов Орозия и энциклопедии Исидора Севильского, разговаривали на латыни, до определенной степени разбирались в средневековой науке, и все это естественным образом сочеталось со знанием местных преданий и традиций. В поэзии того времени можно обнаружить хвастливое заигрывание с церковью и соперничество между бардами за место при дворе, покровительство господ и общественное признание.

Марджед Хейкок утверждала, что «легендарный» или «мистический» Талиесин – это не «усталый древний друид в последней попытке отстоять язычество», а тотем, созданный самодовольными придворными поэтами-профессионалами Уэльса в XI–XIII веках. Его бахвальство, красноречие, всеобъемлющие знания и поэтическое мастерство, способное проникать в прошлое и будущее, являются символом их самоуверенности и могущества. В конце концов, придворные поэты были дорогой забавой: их требовалось кормить, содержать и достойно вознаграждать за труды. За свою щедрость правители получали хвалебное стихотворение или элегию, трудные для восприятия. Должно быть, у некоторых представителей знати возникло желание покровительствовать пусть непрофессиональным, но менее возвышенным, дорогим и проблемным бардам. Образ Талиесина был своего рода способом заявить: «Посмотрите, что мы умеем, оцените нашу силу, нашу связь с прошлым и будущим, наш огромный объем знаний».