Очевидно, что образ «легендарного» Талиесина в средневековой «Книге Талиесина» и в более поздних фольклорных преданиях отражает определенные древние представления и концепции. Несложно понять, почему придворные поэты Высокого Средневековья, озабоченные престижем и загадочностью своей профессии, были заинтересованы в создании такого героя. Но поскольку эти мифические элементы пришли из древности, их нельзя привязать к реальной личности Талиесина, жившего в VI веке.

Почему же из всех поэтов, упомянутых в «Истории бриттов», именно Талиесин стал легендарной фигурой, почему именно ему приписали поэтические произведения, содержащие разнообразные общие знания и вопросы-загадки, типичные для ряда стандартных средневековых жанров? Я считаю, что поэты XI, XII и XIII веков выбрали Талиесина своим символическим представителем по одной простой причине. Вероятно, в их распоряжении было не слишком много образцов ранней поэзии, только стихотворения «исторического» Талиесина и сборник героических элегий, известный под общим названием «Гододдин», написанный поэтом по имени Нейрин или Анейрин примерно в 600-е годы н. э. Другими словами, они столкнулись с той же проблемой, что и мы: сохранилось слишком мало поэтических произведений VI–VII веков. Едва ли не самое поразительное качество исторического Талиесина состоит в том, что его поэзия очень эгоцентрична: он присутствует в стихотворениях, говорит о своих чувствах, выдвигает свою личность на передний план. От него, например, можно услышать нечто подобное:

Здесь поэт рассказывает о праздновании Пасхи при дворе Уриена, но при этом, что поразительно, акцентирует внимание на себе. В конце концов, стихотворение призвано восхвалять короля, и то, что Талиесин вплетает в него свой опыт и эмоции, вероятно, является признаком его творческого новаторства. Повторяющееся «я видел» в сочинениях «исторического» Талиесина перекликается с хвастливым «я был» в «мистических» произведениях, написанных несколькими веками позже, что, судя по всему, является подражанием. В «Гододдине» Анейрина, напротив, отсутствуют впечатления и мысли автора, его личность практически не видна. Так что если придворные поэты Высокого Средневековья искали яркий, эффектный символ своей профессии, восходящий к заре бардовской традиции, то выбор был очевиден. С Талиесином связывали предания о природе поэзии, обретении дара стихосложения, и за два или три столетия он превратился в символичного и многозначного героя, речи которого воспроизводит «мистическая» поэзия.

Персонаж быстро завоевал популярность. В средневековой поэзии большую роль играло эффектное исполнение стихов, и образ хвастливого и напыщенного Талиесина как нельзя лучше подходил для этой цели. Он был поэтом, воином, мудрецом, путешественником во времени и пространстве; он менял облики, общался с библейскими персонажами и героями «Четырех ветвей Мабиноги», величайшего произведения средневековой валлийской прозы. Его вопросы могут показаться странными и эзотерическими современному читателю, но не средневековой аудитории, знакомой с текстами, на которые опирались авторы стихотворений. Возможно, главной задачей такого «Талиесина» было вызывать смех и веселое удивление у искушенной придворной публики Высокого Средневековья. Читая сочинения того времени, мы должны представлять себе не бородатого мудреца из темной валлийской пещеры, хранящего обряды и легенды древних богов, а нарядно одетого придворного поэта, выступающего перед знатными персонами и священнослужителями году этак в 1200-м. Декламация от лица древнего барда могла служить приятным развлечением при дворе, где умели ценить образованность, широту взглядов, живость и изобретательность профессиональных творцов.