Я щелкнула перед его носом пальцами, стараясь хоть как то отвлечь внимание Бержерака. Но ои даже не моргнул.

– Вы так можете окосеть, месье, – сказала я по французски.

– Only english! – не отводя взгляда, прохрипел Бержерак. – Правда, – добавил он уже на французском, – есть только одна вещь на свете, которая может заставить меня говорить на языке этих лягушатников.

– Послушайте, вы мне надоели!

– Если позволите, мадам, я хотел бы закончить свою мысль... – он укоризненно посмотрел на меня, затем пригубил шампанское и довольно чмокнул. – А вот здесь все правильно. Это «Вдова Клико». Итак... Ваша грудь, мадам, вызвала во мне совершенно незабываемые воспоминания, которыми я сейчас же хочу поделиться с вами...

– Может, не стоит? – с надеждой спросила я. – Зачем тревожить и без того травмированную психику?

– Если бы я мог, если бы я мог! – Бержерак горестно помотал головой. – По я не могу. Признания рвутся из самой глубины моего сердца, хочется делиться, вспоминать, наводить мосты памяти между прошлым и будущим...

Он разволновался так, что пролил шампанское на брюки, засуетился, пытаясь промокнуть их салфеткой, пролил еще полбокала, потом махнул рукой и вновь вцепился в меня:

– Шесть лет назад я отдыхал в Майами Бич, штат Флорида. Стояло прекрасное лето...

– Послушайте, мистер...

– Ах да, – всплеснул руками американец, – я даже не представился, так взволновала меня ваша волшебная грудь. Меня зовут Джои!

– Удивительно редкое имя.

– Вы находите?

– Извините, Джон, я провела в Аргентине очень сложные дни и по настоящему устала. Если вы не возражаете, я слегка вздремну, а потом мы продолжим нашу упоительную беседу. Не расстраивайтесь, храпеть я не буду. Обещаю вам.

– Так я храпел? – в голосе Джона отчетливо звучало отвращение.

– Несмотря на психические стрессы, вы очень догадливы.

– Я в жизни никогда не храпел. Неужели я...

– Вы не просто храпели, сэр, – я почувствовала, что зверею. – Вы бурлили, как десяток сливных бачков в общественном сортире, вы клокотали, как вся канализационная система вашего сраного Нью Йорка, вы извергали звериные вопли, которые еще не идентифицированы в природе, вы издавали во сне звуки, на которые вряд ли способны даже двести сексуально озабоченных андалузских быков. Вы – феномен храпа! Во время сна вас необходимо изолировать от общества, пока кто нибудь не стал жертвой эсгибиционистских вывертов вашей проклятой Богом носоглотки. Вам нужен одновременно отоларинголог, психиатр и проктолог.

– А проктолог зачем? – уныло спросил Джон.

– Чтобы он в спешном порядке замуровал ваше анальное отверстие. Ибо эти позорные звуки доносились и оттуда тоже.

– Вы меня очень расстроили, – огорченно признался Джон. – Вы высказали эти страшные упреки совершенно убийственным тоном. Так предъявляет обвинение в растлении малолетних окружной прокурор штата Иллинойс.

– Мне очень жаль... – сон, о котором я мечтала весь полет, наконец то начал тяжелить веки. – Так вы не возражаете, если я немного посплю?

– Спите спокойно, мадам, – на какое то мгновение его лицо преобразилось: с него как бы слетела шутовская маска, осталось только выражение заботы и тепла. А может, мне это просто показалось. – Я подумаю пока над вашими суровыми обвинениями. Это ведь ужасно, если вы правы...

Париж, как и по дороге в Аргентину, начался для меня с мощного толчка шасси, от которого я и проснулась. Несколько секунд я возвращалась к действительности, силясь вспомнить, что же мне снилось. По ничего не вспомнила, кроме ощущения руки на плече – теплой, сильной и какой то трепетной.