– Не помню, Уолш говорил, что я тебя люблю?

– А ты говорил Уолшу, чтобы он сказал мне, что ты меня любишь?

– Конечно, говорил. И даже умолял.

– Мне кажется, что твоя карьера находится в серьезной опасности.

– Знаешь, мне тоже.

– Ты рискуешь больше, чем я.

– Ты не должен приезжать в Москву, Юджин.

– Я обязан подчиняться приказам.

– Что скажет твоя мама, когда тебя погонят со службы?

– Мама будет счастлива. После папы осталось много долгов, и она ждет не дождется, когда меня уволят из ЦРУ, чтобы я поскорее сел на ее хрупкую шею.

– Они могут тебя просто убрать. Как твоего друга там, на вилле.

– Они все могут.

– Юджин, нельзя ли поговорить серьезно?

– Вэл, мы просто обязаны поговорить серьезно.

– Начинай.

– Лучше ты.

– Хорошо... – я загасила сигарету и подумала, что не знаю, с чего начать. – Видишь ли...

– Стой! – Юджин поднял указательный палец. – Ты не готова к серьезному разговору, Вэл.

пропуск стр 342

мы тебе не поверили, что ты охмурила меня, что я пошел на служебное преступление и но собственной инициативе выпустил тебя из Аргентины... Короче, сделай все, чтобы они оставили тебя в покое.

– Ты сам не понимаешь, что несешь... – я накрыла своей ладонью его руку. – Юджин, все в порядке. Слышишь меня, все о’кей! Успокойся и перестань истязать себя! Меня не грызет больше совесть, я все хорошо поняла, я сделаю все, что вы мне сказали. Ты меня изумительно перевербовал. Блестяще. Легко. По мужски. Я никогда не думала, что это так приятно – быть завербованной тобой. Правда, Юджин. Скажи мне только, кто тебя этому научил?

– Ты смеешься надо мной, Вэл?

– Дурак!

– Ты веришь мне?

– Да.

– Ты веришь, что я сделаю все, чтобы мы были вместе?

– Да.

– Поклянись.

– Клянусь мамой.

– Американцы клянутся Богом.

– У меня еврейская мама. Считай, что я поклялась Богом.

Он вдруг поцеловал мне руку – порывисто, как то неумело, просто ткнулся носом, как теленок.

– Юджин, а у тебя во рту нет капсулы с ядом?

– Зачем?

пропуск стр 354

38

Небеса. Авиалайнер компании «Сажена»

12 декабря 1977 года

«Колесница свободы...»

Почти половину полета до Парижа я безуспешно силилась вспомнить, откуда всплыла в моем сознании эта фраза. Как назойливый мотивчик шлягера, она буравила мозг и не давала заснуть. Видит Бог, если бы посольские ребята с развернутыми плечами уголовников, призванных на дипломатическую службу по путевке комсомола, предложили мне в аэропорту погрузиться в анабиоз и очнуться уже в Шереметьеве, под бдительным оком своих коллег, я бы, скорей всего, согласилась. Потому что нет ничего страшнее для одинокой женщины, чем сочетание замкнутого пространства и невеселых мыслей.

«Колесница свободы...»

Она была довольно изящной и даже красивой, эта колесница – длинная, как сигара, серебристо алая «Каравелла», словно созданная специально для того, чтобы приземляться в самом прекрасном городе на свете – Париже. Наблюдая первые два часа полета за пассажирами, читающими «Пари матч», пьющими вино и коньяк, напропалую флиртующими со стюардессами или откровенно клюющими носами, я пришла к выводу, что и они в подавляющем большинстве были рождены на свет исключительно с той же целью.

Сама же себе я напоминала наспех сколоченную из фанеры и перевязанную бельевой веревкой посылку с сухофруктами, которую грузчики из советского посольства в Буэнос Айресе передали бельгийской стюардессе, сурово наказав переправить ее в Москву бедным родственникам, страдающим авитаминозом.