– Ну и что?

– Значит, ты ничего не слышал о «Бостон Ред Сокc» и о «проклятии Бамбино»?

– Ничего.

– Ну и ну!.. Впрочем, это долгая история: началось все с «Нанетт»,  и пошло, и пошло... В общем, мы здесь никогда не говорим о Бейбе Руте, понятно? Никто в Массачусетсе никогда не говорит ни о каких игроках «Янкиз»! Это закон.

– Извини, просто я не очень хорошо разбираюсь в бейсболе. По правде, совсем не разбираюсь. У нас в Ирландии в бейсбол не играют. О Бейбе Руте и о Джо Димаджо я знаю потому, что слышал композицию Саймона и Гарфанкеля. И о Лу Гериге знаю из‑за его болезни.  Ах да, еще Йоги Берра... Помнишь тот мультик?

– Что я тебе говорила насчет игроков «Янкиз»? – резко перебила Кит, и ее лицо приобрело ярко‑пунцовый оттенок. Можно было подумать, она по‑настоящему разволновалась. И разволновалась, кстати, куда сильнее, чем когда какой‑то ублюдок едва не пристрелил ее собственного папашу.

Странно, хотя, если взглянуть с другой стороны, даже полезно. Я хочу сказать, лучше злиться по пустякам, но сохранять спокойствие, когда тебе грозит настоящая беда.

– Разве они все из «Янкиз»? Извини ради бога, я просто не знал!.. Ты вот что, расскажи‑ка мне о знаменитых игроках «Ред Сокc», чтобы я больше не повторял своей ошибки.

– Я не желаю говорить об этом сейчас, – отрезала Кит все еще довольно сердито.

Такой – задиристой, наэлектризованной – она нравилась мне еще больше.

– Я просто так спросил, – сказал я примирительным тоном.

– Что толку что‑то тебе рассказывать, если ты вообще в бейсболе не петришь? – презрительно бросила Кит.

– Но ведь я и сказал, что ничего не понимаю, – подтвердил я.

– И впрямь не понимаешь.

– Ну вот, так я и сказал.

– И ты был чертовски прав!

Кит быстро отвернулась, чтобы я не видел, что она смеется, а мне вдруг захотелось остановить машину у обочины, прижать девушку к себе и поцеловать.

Это было бы безрассудно и глупо, и все же...

– Зачем ты притормаживаешь? – спросила она. – До автовокзала еще две мили, так что давай жми!

Только когда она это сказала, я заметил, что мы снова вернулись к цивилизации. Деревья по сторонам дороги сменились домами, и я с удивлением отметил, что городок, в который мы въехали, довольно велик. Многие здания были очень старыми, сложенными из бревен или бруса; на некоторых красовались памятные доски, согласно которым большинство домов были построены в тридцатых годах XVII века. Машин на дороге стало больше, а в воздухе ощутимо запахло морем. Вскоре мы остановились у светофора. На стрелке указателя, глядящей влево, было написано, что эта дорога называется Рольф‑лейн и ведет к аэропорту Плам‑Айленд.

– Здесь тебе следовало бы повернуть, чтобы довезти меня до самого дома, но папе действительно не понравилось бы, если бы кто‑то посторонний узнал, где я живу, – сказала Кит, наверное, уже в третий раз. – Ты уж извини, но ему приходится быть осторожным.

– Без проблем, – небрежно заметил я. – Так куда ехать, раз налево нельзя?

– Езжай прямо, а перед автовокзалом сверни направо. Мы бросим машину на большой автостоянке, и ты сядешь на рейсовый автобус до Бостона. Соня меня заберет – я ей сейчас позвоню.

– А кто это – Соня?

– Папина новая жена. Кажется, она мне мачеха – так это называется? Моя мама умерла два года назад. То есть она мне тоже не настоящая мать; настоящая до сих пор, наверное, где‑то шатается. Словом, все это довольно сложно.

– А эта... Соня... она тебя не притесняет?

– Нет, она хорошая. Правда, ей не очень нравится Джеки.

– Джеки – это твой бойфренд, так?

– Угу.