Только зритель всего один. Сатир стоял между гранитными блоками, сложив на груди ручки и привалившись плечом к камню.

Ухмыльнулся, встречая Леху:

– Ну что? Я тебе говорил, что будешь бегать, рогатый? Изображать кровожадного монстра и играть с малышами в салочки. Говорил?

Леха стиснул зубы, но что тут скажешь? Не по своей воле, конечно, стал бегать… Но ведь стал же. Именно это и требовалось хозяевам этой чертовой игры!

– А то ведь еще спорил со мной… А сам‑то – вон, как миленький. Не прошло и полгода.

Леха открыл рот…

И замолчал. Стоп! Спокойно, спокойно. Сатир‑то в этом не виноват, верно? Он такой же заключенный – просто при этом еще и редкая язва, похоже… Но это же не повод, чтобы начинать с ним собачиться.

Сатир прищурился, разглядывая Леху, но тоже не стал лезть в бутылку. Вернулся обратно к алтарю, вскарабкался на плоскую вершину. Помрачнел.

– Только ты это, рогатый… – покачал головой сатир. – Особенно‑то не того, не доста…

Он осекся, а Леха уже разворачивался назад. Не только мордой, чтобы взглянуть, но и всем телом. Уже работая ногами и разгоняясь.

Вылетел из капища и стрелой понесся на шар тумана, повисший над травой.

Опять?! Опять этот чертов карапуз?!

– Легкой смерти! – донесся из‑за спины глумливый голос сатира. – Да не спеши так, умереть всегда успеется…

Изо всех сил работая ногами, Леха несся вниз в лощину. На шар, где в желтых всполохах проступал черный силуэт. Может быть, получится убить его еще до того, как туман лопнет?

Тридцать метров, двадцать, совсем близко…

Неужели получится?!

Леха промчался последние метры, целя в шар левым рогом. Склонил голову, напряг шею и плечи перед ударом…

И кубарем покатился по земле. Удара не было! За миг до удара шар метнулся вбок и назад.

Там тяжело брякнули пластины бронежилета, с чавканьем вошли в чернозем каблуки…

– Есть! – Радостный детский вопль, и все утонуло в грохоте минигана.

Не оборачиваясь, Леха дернулся влево. А земля, где только что лежал, вздыбилась фонтанами чернозема и сбитой травы.

Разрывы пуль рванулись следом, но Леха уже дернулся вправо, нырнул в еще не опавшую земляную пыль и кружащие в воздухе травинки. И, не оборачиваясь, помчался на холм.

– Стой! Так нечестно! Стой! – завопил сзади рассерженный детский голос.

Снова врубился миниган, и Леха завилял влево‑вправо, едва разминаясь с непрерывным потоком пуль. Чувствуя копытами, как вздрагивает земля от ударов пуль. Уже под самыми задними ногами…

Леха почти взлетел на вершину холма, перевалил на ту сторону, и миниган смолк.

– Так нечестно! Трус! Трус!

Леха остановился, развернулся и замер, прислушиваясь.

После грохота минигана в ушах звенело от тишины.

За холмом забухали тяжелые ботинки, взбираясь на холм. Шлепали пластины бронежилета, звякали ленты с патронами… и затихли.

Та‑ак. Все же не совсем Пупсик?…

Не отрывая взгляд от вершины холма, Леха медленно попятился назад.

Старые следы никуда не пропали. На вершину холма вело три цепочки следов, наложившихся друг на друга. Значит, и на той стороне холма следы тоже должны идти почти по одной линии. Там их, конечно, всего две цепочки, но тут главное направление…

Из‑за холма опять послышались шаги. На этот раз медленнее и гораздо тише… Крадется он так, что ли? Думает, что бесшумно? Так бесшумно мог бы подкрадываться к своей самке носорог, изнывающий от желания случиться.

Каждый шаг прекрасно слышно. И прекрасно слышно, в какую сторону смещается Пупсик. Решил идти не по следам, а правее…

Леха слушал эти шаги и тоже крался, только, в отличие от Пупсика, действительно бесшумно.