– Машинам это несвойственно.
– Однако те трое возились у пультов и у стены! А вдруг Джек задал автоматам другую программу, и они перешли на его сторону?
– Джек и Хейко удивились не меньше нашего, – заметил Рене, сходя с лестницы.
– Так в чем причина, что автоматы снова помешали нам?
Ал предостерегающе поднял руку:
– Однако они нам не причинили никакого вреда. Их вмешательство было направлено не против нас, а против нападающей стороны. В тот самый момент, когда они пришли к выводу, что мы намереваемся что‑то разрушить, они нам помешали.
– Они ничего не предприняли, когда Джек со своими людьми разбирал стены. Как ты это объяснишь? Припомни, как быстро они оказались на месте, когда Рене завесил «глаз»?
– Разве я могу объяснить все на свете? Возможно, против работы с аппаратурой защитных мер не предпринимается – не то жители города не смогли бы вносить какие‑либо новшества в свою жизнь с помощью машин.
Катя отбросила кинжальчик в сторону.
– Я пошла в палатку, – сказала она. – Ты скоро придешь, Дон? – И сразу обратилась к Рене: – Пропусти меня, пожалуйста!
Рене спрыгнул с лестницы, и Катя начала неторопливо подниматься.
Дон в нерешительности ходил туда‑сюда.
– На сегодня с меня хватит! – Он прокашлялся и быстро полез по лестнице вверх.
– Чудовищно, – проговорил Рене. Повернувшись на каблуках, он принялся оглядывать город. – Иногда я не уверен, что он действительно существует, – заметил он.
Ал старался прогнать мысли о Кате и с удовольствием подхватил замечание товарища. Он сразу понял, что подразумевает Рене. Город вставал перед ними, как непонятная абстрактная картина, и краски его, не выдававшие смысла, были безмолвными и недвижными – симфония из цветов свинцово‑серого, слоновой кости и серебра.
– Я спрашиваю себя, не простирается ли иллюзия много дальше, чем мы думаем? – проговорил Рене и вдруг с неожиданной проникновенностью добавил: – Ал, ты уверен, что вообще это существует… ну, я говорю о том… что вокруг нас?
– Безусловно, – успокоил его Ал. – То, что ты ощущаешь, должно существовать, как и то, что ты видишь и слышишь. А все остальное? Возможно, оно на самом деле иное, чем мы себе представляем, но что‑то, без сомнения, существует. И самое интересное: не только существует, но и влияет на свое окружение, а окружение соответственно реагирует, оказывает влияние на будущее, а само является следствием прошлого. В нем заключены силы; в нем бодрствуют неясные возможности; энергия разного рода ждет часа своего освобождения, и часто, может быть, гораздо чаще, чем мы способны ощутить, что‑то в них просыпается, оживает – в какой‑то форме, не обязательно в такой, в какой оживаем мы. – Ал помолчал и продолжил мысль: – Пойми меня, Рене, это скорее всего и есть самая главная причина, по которой я привязался к этой самой планете сильнее, чем ко всем остальным, которые я видел до сих пор. Здесь нам представляется возможность – и чудесная – узнать побольше о том, что существует в мире помимо нас. Мы, конечно, не можем проверить точно, таковы ли явления в действительности, какими мы их воспринимаем. Ведь для того, чтобы видеть, слышать и чувствовать, нам требуются волны, колебания и импульсы – эту стену мы перепрыгнуть не в состоянии. Но мы свободны в выборе, в каком направлении продолжать поиск. Абсолютного нам не понять никогда, зато мы способны понять взаимосвязи. Для нас не существует ничего абсолютного, может быть, абсолют – вообще мечта, иллюзия, но взаимосвязи‑то для нас существуют, они и есть для нас действительность.
Рене понял не все из сказанного товарищем, но ощущение у него было такое, что и незачем глубоко вникать: можно удовлетвориться тем, что все устроено так, как устроено. |