— Вы этого не можете представить, так? — Магдален с презрением посмотрела на него, а затем перевела взгляд на лица тех, кто сидел вокруг стола. От волнения она забыла про свой страх, осознав неожиданно, что узы родства с де Боргарами не идут ни в какое сравнение с теми узами, которые связывают ее с лордом Беллером, Гаем де Жерве, Эдмундом де Брессом и даже с Джоном Гонтским. Эти люди определили ее представления о чести и бесчестье, ее понимание того, что хорошо и что плохо, и они научили ее тому, что всегда следует выбирать первое, даже если оно мешает достижению твоих целей.

— Ни один из вас не в состоянии этого понять! — выпалила она в гневе. — Потому что это называется честью, что это такое, вы не знаете, или просто…

Кинжал вонзился в дверь за ее спиной, пролетев у самого уха, так что она даже почувствовала колебание воздуха. Щека ее вспыхнула, а глаза при мысли о том, что могло сейчас произойти, непроизвольно зажмурились.

К горлу подступила такая внезапная тошнота, что Магдален испугалась, как бы ее не стошнило прямо на стол. Однако, она переборола себя, крепко сжав зубы и страшным напряжением воли изгнав из памяти воспоминание о пролетевшем в дюйме от ее щеки.

Лицо Магдален посерело, губы стали синими, и пятеро мужчин не без интереса следили за ее внутренней борьбой. Всем им был хорошо знаком страх перед кинжалом хозяина замка. Даже они, привыкшие к таким шуткам, боялись этих диких выходок главы семейства и тех ран, которые за ними следовали.

Когда Магдален наконец открыла глаза, одержав победу над собой, во взглядах тех, кто смотрел на нее, она смогла заметить пусть очень слабое, но уважение. Впрочем, оно тут же испарилось, стоило Бертрану заговорить вновь.

— Дочь Изольды, отныне ты принадлежишь к семье своей матери. Ты будешь, как мать, вместе с нами трудиться на благо Франции и на благо нашего семейства. Твой двоюродный брат Шарль выразил желание помочь тебе встать на путь служения делу де Боргаров. Как только прибудет гонец с подтверждением о смерти твоего мужа, ты обвенчаешься с кузеном. Ну а пока… — Он многозначительно взглянул на д'Ориака и пожал плечами. — Ну а пока представим все связанные с этим вопросы решать самому Шарлю.

Магдален, онемев, в ужасе замотала головой. На протяжении последнего часа ее страх перед д'Ориаком был подавлен необходимостью во всеоружии противостоять этим людям, сохранить свою сущность, спастись от греха, в который они намеревались вовлечь ее. Но сейчас весь кошмар ситуации отчетливо предстал перед нею. Она оставалась совершенно бесправной и беззащитной в руках кузена, и тот мог поступить с ней, как захочет.

Она невольно взглянула на него, и он заметил страх в ее глазах. И тогда в его собственных глазах заиграли огоньки сладострастия, столь знакомого ей из прошлого, а лицо выражало холодное удовлетворение человека, достигшего наконец долгожданной цели.

— Я никогда не поклянусь в верности вашему семейству, — голос у Магдален срывался, но она сумела заговорить, преодолев страх.

— Теперь это дело твоего кузена, пусть он убеждает тебя… как сможет. Бертран слабо усмехнулся. Он, казалось, устал от затянувшегося спора. Поднявшись из-за стола, он подошел к камину, на котором стояли кувшин с вином и кружки с крышками. Налив, он жадно осушил кружку. — Убери ее отсюда, отведи назад, нам больше не о чем говорить в ее присутствии.

Шарль д'Ориак почтительно поклонился дяде, потом обернулся к Магдален.

— Кузина, — сказал он со скрытой насмешкой, — мы пойдем?

Он двинулся к двери, из которой все еще торчала ручка кинжала, напоминая о той фантасмагории, которая разыгрывалась здесь в течение последнего часа.

Итак, она свой выбор сделала, но какую разновидность ада приготовил для нее этот человек? Она пошла за Шарлем, подобрав накидку, словно ей было глубоко отвратительно, если к нему прикоснется хотя бы шелк ее платья.