– Да. – Единственное резкое слово. – Если хочешь свободы, я дам её тебе.

Значит… выбор за ней и только за ней.

Глава 29

В конце концов, решение не такое уж трудное, потому что, когда дело касалось Дмитрия, чувство самосохранения отключалось. И это тоже безумие, такое же неумолимое, как потребность прикоснуться к нему, обнять… любить.

– Останься, – сказала она и почувствовала дрожь в мощном теле мужчины, который предложил ей свободу. Это немного сломило. Опустившись на колени, она крепко обняла его за шею и прижалась лицом к теплу его кожи. Мгновение спустя Дмитрий обнял её. Страх, этот коварный незваный гость и безмолвная тень, она ждала его… но он не пришёл, как будто грубая жестокость их объятий смыла его из организма, оставив её в синяках и побоях, но целой.

– Никогда больше, – прошептал Дмитрий ей в волосы, его голос превратился в оголённый провод, а щиты пали.

– Я клянусь тебе. – Обхватив его шею у затылка, она ласкала его нежными поглаживаниями, и акт нежности был для них обоих. Для этого сурового, опасного мужчины, который стал её, и для сломленной, одинокой девочки внутри Хонор. – Скажи почему. – Ей нужно понять, заглянуть в глубины его сердца. Дмитрий сжал в кулак её волосы.

– Это мемориал, – сказал он таким грубым голосом, что его было трудно понять. – Никто, кроме Рафаэля, не знает о его существовании. – Её сердце глухо забилось, огромная волна понимания захлестнула разум, но ускользнуло из рук и рассеялось, как туман, когда Хонор попыталась дотянуться до него, удержать.

Забыв об этом на мгновение, Хонор подумала о полевых цветах, о стольких цветах, о стольких оттенках, все они приветственно кивали головками, когда она парковала автомобиль как можно дальше, чтобы не раздавить их. Она, медленно, но уверенно, шла сквозь буйство красок, привлечённая невидимыми руинами – как будто её тело было компасом, а руины указывали север. Меланхолия места сковала конечности, но Хонор была уверена, что слышала эхо смеха… детского восторга.

– В том месте много воспоминаний, – прошептала она. – Существует не только печаль, Дмитрий. Ты должен помнить. – Слова были не её, но подходили. – Ты должен.

– Я помню всё. – Смех, созданный зазубренным металлом и битым стеклом. – Иногда я жалею, что помню. Но воспоминания высечены в камне, их никогда не забыть. – Хонор подумала о том, каково нести такое горе сквозь века, оплакивать почти тысячу лет, и почувствовала такую сильную боль, что ей не было конца.

– Она бы не хотела этого для тебя, – уверенно заявила она. – Ты это знаешь.

Хонор права, подумал Дмитрий. Ингрид пришла бы в ужас, увидев, кем – чем – он стал, как позволил потере её и детей изменить его. Но знал и другое.

– Перед кое чем не может устоять ни один мужчина. Некоторые потери ни один муж, – ни один отец, – никогда не сможет забыть.

– Дмитрий…

– Я не знаю, что могу дать тебе, Хонор, – сказал он, потому что она заслуживала честности, – но знаю, что ничего подобного не чувствовал с момента, как она умерла. – Хонор обхватила ладонями его лицо.

– Всё в порядке. – Нежнейший из поцелуев. Дмитрий не понимал, как она стала той, кто предлагал утешение, когда он причинил вред, но его душа, так долго холодная, грелась в её тепле.

– Однажды я кормил Елену, – сказал он много времени спустя, когда она сомкнула губы на вилке с рисом, которую он поднёс ко рту, поскольку она позволила ему заботиться о ней. Любопытство превратило тёмно зелёный цвет её глаз в сверкающие драгоценные камни.

– Ножи были задействованы?

– Нет, но в то время она была связана.