|
– Ты чёртов ублюдок. – Жестокий удар в челюсть, от которого лязгнули зубы. Блокируя следующий удар, Дмитрий посмотрел ей в глаза… и увидел, что Хонор снова смотрит на него. Блестящую зелень накрыла пелена влаги, и её следующему удару, когда был нанесён, не хватало силы предыдущих. Она колотила его в грудь кулаками снова, и снова, и снова. – Ненавижу тебя! Ненавижу! Ненавижу! – Это был яростный поток слов, перешедший в рыдания, настолько резкие, что говорили о невообразимой муке. Её тело прижималось к его. – Я ненавижу тебя. – Шёпот. В этот момент он возненавидел себя.
Он лежал неподвижно, пока она не перестала двигаться, а болезненные рыдания не превратились в душераздирающие тихие слёзы. Тогда Дмитрий осмелился положить руку ей на волосы, поглаживая теперь спутанные локоны. Он не знал, что сказать, как объяснить ярость, которую она в нём вызвала. Но мог сказать, то, чего не говорил женщине почти тысячу лет. – Прости, Хонор. Прости меня. Сидя на раковине в большой ванной комнате рядом со спальней, Хонор молча наблюдала, как Дмитрий промывает дезинфицирующим средством её поцарапанные и ушибленные костяшки пальцев. Она сдержала шипение и задержала взгляд на порезе на его губе и синяках на лице. Отчасти она была в ужасе от собственной жестокости, хотела обхватить ладонями греховно мужественное лицо, и поцеловать каждый синяк в знак нежных извинений. Но по большей части была свёрнута в крошечный комочек глубоко внутри. Свет отражался в чёрных волосах Дмитрия, и Хонор вспомнила их тяжёлый шёлк на своих ладонях. Она также помнила силу его хватки, когда он заломил ей руки над головой. – Я тебе синяки оставил. – Он просунул руки ей под запястья, его кожа была темнее на фоне её бледности, теперь отмеченной тускло красными полосами. Справедливость заставила её нарушить молчание. – Я сделала хуже. – Она ударила его так сильно, что синякам потребовалось не меньше часа, чтобы зажить, несмотря на вампиризм. Порез на губе был глубоким. На его рубашке, разорванной по плечевому шву, виднелись слабые красные отметины, которые почти зажили, но в целом… – Я выгляжу лучше. – Тёмные глаза встретились с её. – Физическая боль – не главное, так? – Её желудок сжался, кислота обожгла горло. – Всё, – сказала она голосом, ставшим грубым из за силы рыданий, – всё, что мы делали до этого момента… Я думаю, всё прошло. Потерялось под воздействием шока и ужаса, который превратили Хонор в царапающееся, кусающееся, бьющее животное, пойманное в ловушку, и снова стала беспомощной жертвой. Дмитрий посмеялся над её, с таким трудом завоёванной, силой, сокрушил веру в собственное суждение, но больше всего он гордился тем, что она восстанавливала его по крупицам, и не была уверена, что сможет простить ему это. Не говоря ни слова, он выбросил ватный тампон после того, как обработал все царапины, и убедился, что не давил на неё, когда она выходила из ванной. Глубоко внутри Хонор охватило чувство потери, которое пробудило опустошение, будто всё её существование было стёрто с лица земли, она, спотыкаясь, прошла в гостиную и подошла к окну, из которого открывался вид на город, поливаемый дождём. Свет был приглушённым, сквозь воду пробивался туман, пока ей не показалось, что она совсем одна в мире, запертая в стеклянной клетке. Это чувство, с которым она была хорошо знакома. Друзья, которых она завела, отношения, которые наладила, сделали одиночество терпимым, но оно всегда было внутри, это странное «отсутствие». Именно Дмитрий заполнил эту дыру, и именно Дмитрий сделал её больше. Шёпот самого тёмного из ароматов, и она поняла, что Дмитрий бесшумно вошёл в гостиную. Но не подошёл к ней, и минуту спустя она услышала его на кухне. Оглядывая открытое пространство, разделённое только плавным изгибом стойки, она увидела, как он собрал тарелку и поставил на стол, убрав фотоаппарат. |
