Голос мой прозвучал странно, скрипуче, как когда-то в детстве. — Не знаю почему, но я вдруг подумал о ней.
Кест коснулся рукой моей щеки, лишь на мгновение. Потом он махнул Брасти, чтобы тот подошел и присмотрел за мной, а сам отправился к повозке. Ему навстречу шагнул капитан и предупреждающе выставил руку, но Кест не обратил на него внимания.
— Мы заключили сделку. Один убит, один ранен. Значит, работать будем втроем за полуторную плату.
— Каретник со сломанной ногой работать уже не сможет, шкурник, — сказал капитан. — Валите отсюда и молитесь, чтобы я не натравил констеблей…
— Один мертв, второй бесполезен, — громко сказала женщина, сидевшая в повозке. — Значит, плату получит один, но кормить станут всех троих.
Кест глянул на меня, но я все еще рассматривал кровавую рану, которую оставил на лице парня с топором.
— Решено, — ответил Кест. — Один получает плату, а довольствие — все трое. — Затем он повернулся к остальным охранникам каравана. — А вы все зарубите себе на носу: если кто-то захочет отомстить за своих друзей, то вам лучше вспомнить, что пятеро дрались против одного, да к тому же раненого.
— Ага, — добавил Брасти. — И это он еще не разозлился как следует.
Двое из тех, с кем я дрался, стонали и бормотали проклятья, даже не глядя на нас, и только Блондинчик посмотрел мне в глаза и сказал:
— Все по-честному. Кроме того, этот мерзавец все равно никому тут особо не нравился.
— Трин, иди сдай наши бумаги в контору рынка, — сказал Фелток и передал служанке небольшой кожаный сверток. Он пнул сапогом тело парня с топором. — И скажи им, что Крефф погиб на честном поединке. Хотя сомневаюсь, что кому-то есть до этого дело.
Она кивнула и ушла, и отряд начал готовить караван к дороге. Спустя четверть часа мы уже направлялись в сторону Рыночных ворот. Не знаю, искали ли нас констебли, а может быть, они знали, что мы присоединились к каравану, и просто не хотели вмешиваться в дела, связанные с торговыми законами, но, так или иначе, никто нам не помешал, и впервые за весь этот день мы наконец-то двигались в верном направлении.
— Мы идем не туда, — заметил Кест.
Я посмотрел вперед. Капитан вел повозки к мосту. Мы поскакали к карете.
— Вы направляетесь в обратную сторону, — сказал я. — По этой переправе мы выйдем к Копью и двинемся по северному торговому пути.
Фелток ответил:
— У миледи были причины убедить людей в том, что мы отправляемся в Бэрн. Караван идет на север, к дому ее благословенной матушки в Херворе.
— Но это же почти что триста миль на север, в пятистах милях от того, куда нам нужно!
— Именно туда вам теперь и нужно, — сказал капитан. — Вы заключили сделку. Вы часть каравана: куда едет он, туда едете и вы. Если, конечно, вы не собираетесь нарушить торговые законы, но тогда вас обвинят в обмане. Полагаю, не слишком хорошая репутация для шкурников.
Обвинение в обмане для нас означало смертную казнь. «Шкурников» амнистировали, но защищать нас закон не станет. Мы были мишенью для любого, решившего сделать себе имя, если не служили у того, кто имеет достаточно силы и влияния. Теперь нам пришлось вместе с караваном тащиться в противоположном направлении от цели в компании ненавидящих нас людей. Служить женщине, скрывающей истинные мотивы своего путешествия, о которой мы ничего не знаем.
Кест и Брасти глядели довольно кисло, когда наши кони медленно подошли к переправе.
— Валяйте, говорите уже, — не выдержал я.
Брасти с отвращением помотал головой, но Кест понял все слишком буквально. |