|
Дом был пуст. Всем, кто остался со мной, я отдал распоряжение не выходить сегодня на работу. Даже слуг не было. Я не просил уходить Каспара, но, когда заглянул в его комнату, его там не нашел. Отчасти я был разочарован, а отчасти испытал облегчение. Я прошел по безлюдному дому, пребывая в таком унынии, что не стал даже растапливать очаг. Мне нужно было бы в преддверии суда подготовить какую-то систему защиты, но стоило подумать об этом, и меня охватывал страх. Я вошел в мастерскую и осмотрел пресс. Он стоял в середине помещения, словно виселица, прижимное устройство поднято, красочная плита сухая, рядом лежали стопки чистой бумаги. Я потрогал грубоватую на ощупь раму, приложил пальцы к литере, закрепленной в основании, посмотрел на красный отпечаток, оставшийся у меня на коже. Чувство было такое же, как тем утром в Париже, — меня будто выпотрошили. Я тогда смотрел в пламя и дожидался сияния радуги. А теперь остался один только пепел. Но я вспомнил и тот день в Париже, когда познакомился с искусством Каспара. Теперь я пошел в свою комнату и взял бестиарий с полки, принялся листать захватанные страницы, снова удивляясь совершенству его исполнения. У многих животных был почти человеческий вид: смущенный олень, опустивший голову, страдающий от неразделенной любви единорог, который смотрит на предмет своего обожания и не видит охотничьей сети у себя за спиной, бонасус с озорной улыбкой на морде, поджаривающий своих преследователей раскаленным навозом. Я перевернул последнюю страницу, чтобы посмотреть на карту с четырьмя медведями и четырьмя львами, которые завели меня так далеко. «Написано рукой Либеллуса, иллюминировано мастером Франциском. Он сделал и еще одну книгу животных, используя новую форму письма». Я моргнул. В колофон было добавлено второе предложение, написанное торопливой рукой, водянистыми коричневыми чернилам. Я узнал почерк Каспара. Видимо, он вывел это прямо со своего места у пресса, потому что капля чернил с пресса оказалась на карте внизу. — А я все думал, когда ты обнаружишь мою запись. Каспар появился бесшумно, как дьявол, он стоял в дверях и с кривой улыбкой наблюдал за мной. Я поднял книгу. — Что это значит? — То, что сказано. Он вышел из тени, и я увидел в его руке небольшую книжку в кожаном переплете. Он дал ее мне. — Подарок. Когда я открывал ее, руки у меня дрожали. Руки у Ника дрожали, когда он открывал книгу. Секунду спустя он почувствовал себя так, будто из него выпустили воздух — почти то же самое он испытал в Париже, когда вскрыл конверт Джиллиан и наконец увидел карту. Первая страница была очень знакома — более чистый, четкий вариант того, что восстановил для них компьютер в Карлсруэ. Бонасус с озорной ухмылкой, мечущий огненные экскременты в преследующих его людей — монаха, рыцаря и купца. — «Лев храбрейший из всех зверей и не боится ничего. — Джиллиан протянула руку, чтобы перевернуть страницу, и при этом коснулась его. Ник слегка отшатнулся. — Но насколько храбрее червь, самое слабое из всех существ, он пребывает в постоянном страхе, что его раздавят, но в то же время смиренно ищет себе пропитание под ногами гигантов и монстров. Приходит время, и ему на корм идут даже самые благородные животные». — Этот текст не подходит для бестиария, — сказала Эмили. Ник посмотрел на следующую картинку. Это был лев. Но не то царственное животное, что он видел на карте. Этот лежал на боку, корона на его голове была сдвинута набекрень. |
