Мертвому ли бояться смерти? Смешно… было бы, если бы он помнил, как это — смеяться.
— С каких это пор смерть дает подсказки как выжить? — она насмешливо приподняла одну бровь, и он вдруг ощутил легкий укол зависти: вот настолько выразительно у него никогда не выходило. Могла бы и научить, а сейчас поздно — учиться могут живые, мертвецам ни что новое не доступно.
Она подождала мгновение, и хмыкнув, снова повернулась к стеклу. Там мелькнуло что-то странное… Очень странное!
Митя почувствовал, как окутавший его ледяной кокон безразличия вдруг треснул.
Из распахнутого окна мансарды выпрыгнул. паук? Огромный, как блюдо, и пушистый, как… как кот! Его многочисленные глаза сверкали, будто драгоценные камни, черные, покрытые волосками лапки непрерывно шевелились, а следом тянулась тонкая белая нить. Паук свалился спиной на дерущихся, отскочил, как мячик, подлетел вверх, упал снова и повис, будто пес, вцепившись внушительными жвалами в руку одного из погромщиков. Сверху из мансарды, один за другим сыпались новые пауки. Разворачиваясь на лету, вылетела еще одна штука белоснежного шелка. На миг ткань словно зависла в воздухе, переливаясь в пронзавших ее насквозь солнечных лучах.
В этот миг тишина разом кончилась, потому что Митя сперва сдавленно пискнул, а потом во всю глотку заорал:
— Это что, это — альвийские пауки? А это — альвийский шелк? Они топчутся на альвийском шелке?
Плавно и замедленно передвигающиеся за стеклом фигуры сперва застыли в неподвижности, а потом сюда, в комнату за стеклом, вдруг хлынули вопли, шум, ругань, гвaлт, и события стремительно сорвались вскачь.
Пауки рванули во все стороны, прыгая по спинам, плечам и головам, цепляясь суставчатыми ногами и впиваясь жвалами во что подвернется.
Яростно сражающиеся противники расцепились и с воплями ужаса дружно заметались по двору, уворачиваясь от сыплющихся со всех сторон укусов. Сапоги и башмаки безжалостно топтали развернувшиеся рулоны ткани, Митя заорал пуще, и всем телом ударился в стекло.
Во двор, неистово подгоняя Митин автоматон, ворвался Ингвар! Даринка выскочила из своего убежища и отчаянно замахала над головой руками, призывая на помощь.
Сверху спикировала рыжая мара. Окутавшись крыльями, припала на одно колено. К груди она прижимала брошенную Митей трость — утренний отцовский подарок!
Даринка нырнула обратно за угол.
Мара выпрямилась и оскалив желтые клыки, рявкнула на погромщика. Тот шарахнулся назад, врезался в паука, получил укус, заорал, сшибая всех встречных крыльями, мара рванула за будочку.
Завидевший ее Ингвар дернул рычаг, и автоматон помчался через двор, отрезая погромщиков от Даринкиного убежища. Прямиком по шелку помчался!
От Митиного вопля разделяющее их стекло выгнулось, как надутый ветром парус и лопнуло.
Острая боль вспыхнула в груди, в затылке и почему-то в языке? Его выгнуло дугой, а вокруг заплясали золотые перуновы молнии. И он еще успел услышать возглас Мораны… мамы:
— Вот этого я не ждала! — а потом уже затихающее. — Я забыла — я же тебе подарок на день…
И в уши его ворвался совсем другой крик…
Глава 25. Мертвый и живой
— Что же делать? Что делать, что… — Даринка и сама не замечала, как бормочет, волоча Митю в укрытие. Обмякшее тело было тяжелым, каблуки ботинок скребли по булыжникам и, так и норовили за что-нибудь зацепиться. Собственных рук она не чувствовала, но остановиться даже мысли не было! Еще рывок, она втащила Митю под прикрытие дворовой будочки, сама рухнула рядом на четвереньки, и выглянула из-за угла. Тут же метнулась обратно, одной рукой зажимая себе рот, а другой мелко крестясь:
«Господи-Боже, дева-Мария-жива-Мать, что же это?»
С грохотом рухнули выбитые ворота, и толпа погромщиков с ревом ринулась во двор. |