«Как сейчас. Как меня.» — подумал Митя.

Поднявшегося на колени альва ударили обломком доски. Его швырнуло вперед, будто им играли в лапту. Альв рухнул на булыжники двора, и тут же по нему перекатился клубок из сцепившихся тел.

— Кощ всегда считал, что он старший, потому что родился первым. А старший должен заботиться о младшем. И когда Крук упал, Кощ накрыл его собой, руки-ноги растопырил, спину выгнул. Копье пробило ему спину, но не дотянулось до брата. На Крука хлынула Кощева кровь, а потом и сам он рухнул брату на грудь и тогда…

Крук содрогнулся всем телом, и вздохнул. Встал и открыл глаза, — монотонным голосом повторил Митя, не отрывая глаз от ползущего пo булыжникам альва. Тот еще цеплялся ногтями, подтягивая непослушное тело, и слепо запрокидывал будто красным платком накрытое лицо.

— Ты просил эту сказку раз за разом, — блекло улыбнулась она. — Всегда так радовался, когда Крук вставал…

— А я спрашивал, что сталось с Кощем? — все тем же монотонным голосом спросил Митя. Она не ответила, да он на самом деле и не ждал ответа. Теперь он помнил, что не спрашивал никогда. Ему, маленькому, для счастливого конца хватало пробуждения Крука. — Кощ — это ведь Кощей? Бессмертный лич?

Альв полз, ладонями и локтями подтаскивая за собой непослушное тело…

— А Крук — мой смертный сын, Истинный князь, предок и родоначальник всех Моранычей. — кивнула она. — Он прожил долгую жизнь, очищая мир от нежити. Прежде, чем вернулся туда, откуда его выдернул брат. Ко мне. Кощ… Он спас брату жизнь. — Митя вдруг увидел, как в уголках ее глаз блеснули слезы! Смерть плакала! — А вот ему помочь уже никто не смог, — прошептала Морана и ладонями обняла Митино лицо. Наклонилась и поцеловала его в лоб.

— Я… Я вспомнил! — выдохнул он. — В детстве ты… ты меня никогда не целовала!

— Потому что поцелованный Смертью — это вовсе не метафора, — грустно улыбнулась она.

Боль в висках отпускала, сменяясь ощущением онемения и накатывающего равнодушия. Наверное, ему следовало… как это называется? Переживать? Волноваться? Бояться? Но он вдруг перестал понимать, что означают все эти чувства. Его заполняло спокойное, холодное уютное безразличие.

— Станешь ты живым или не-мертвым сыном Мораны, — зашелестел у виска ее ледяной шепот, — зависит от того, будет ли кому тебе помочь. И сумеют ли они, — она заставила его повернуть голову, почти вжимая лицом в стекло.

Последним усилием, как смертельно раненный зверь, альв подтащил себя к единственному укрытию — к той самой будочке, за которой пряталась Даринка. И окончательно замер, ткнувшись окровавленным лицом в такое же неподвижное тело. Его, Мити, тело.

На миг он увидел Даринку, сидящую у него на груди. Ее вскинутая рука впечаталась ему в щеку, его голова безжизненно мотнулась, перекатившись по растекающейся из-под неподвижного альва крови.

— Тебе следовало меня предупредить, — со все больше захлестывающим его безразличием разглядывая собственное тело, обронил он. — Я бы позаботился о правильных друзьях. Подкупил. Или привязал. Заставил, объяснил, что делать…

Она посмотрела на него своими жуткими глазищами — только ему больше не было страшно.