Альва Аркадий Валерьянович знал, Митька представлял его как своего портного. Но вот на кого — на кого, а на мирного портняжку тот сейчас походил меньше всего. Был изрядно бледен, выпачкан в крови, в рваной одежде, но выглядел не как обычный избитый и измотанный парень, а как герой из поэмы альвийского лорда Байрона!

Следом за ним шагал гораздо менее потрепанный Ингвар, но Митькиного автоматона при нем не было. И самого Митьки с ними нет. Аркадий Валерьянович попытался оглядеться, но рядом были только Урусов и оборотень, а впереди — эти самые фоморы.

— Фоморы — это Те, Которые Приходят Из Тумана? — неуверенно уточнил Ингвар, и тут же явственно возрадовался, — о, так нам про них рассказывали! Они вроде бы битву какую-то альвам проиграли… как раз на этот… Самайн! Ну, который у них сегодня!

— Битву при Маг Туиред, — кивнул княжич Урусов и слегка смутился. — У меня в детстве книжка была — «Легенды Туманного Альвиона». Фоморов, славных и грозных детей богини Домны, изгнали в другой мир, и теперь они каждый год пытаются вернуться.

— А шо такое вдруг к нам? — альв изящно склонил к плечу голову с роскошной гривой серебряных волос, — я таки сильно извиняюсь, но Туманный Альвион отсюда капельку левее.

— Ну, так они ж уси косые та одноглазые — как тут сторонами света не обмишулится? — вахмистр Вовчанский сидел на корточках в характерной «собачей» позе. Был он совершенно гол, разве что сзади торчал хвост, а на кудрях держалась лихо сбитая набок казачья фуражка.

Оставшиеся в шкурах оборотни ответили на его слова издевательским воем и тявканьем.

— Это потому, что не могут в нашем мире проявиться полностью. — наставительно пояснил княжич Урусов. — Часть каждого из них всегда остается в другом мире.

— Это шо ж выходит: задница на службу пошла, а башка дома осталась? — с откровенной завистью воскликнул Вовчанский. — Ось бы и мне так!

— И почему полагают, что на службе голова не нужна? — фыркнул Урусов.

— Та то она у Вовчанского такая, ваш-бродь. Не шибко надобная, — заверили его, и оборотни снова разразились насмешливым рыком и тявканьем.

Ряды фоморов раздвинулись и вперед, в брызгах соленой воды и белой пены с гривы водного коня, вылетел их предводитель.

— Большинство из нас и впрямь не может покинуть темный мир, — прошипел он, болтающаяся перед его лицом белая занавеска вздувалась и опадала. — С тех пор как нас изгнали туда, где ни света, ни тени, ни луны, ни солнца, где ничто не умирает, но ничего и не рождается! Но теперь твой сын, человек… — он вытянул руку и кончиком выметнувшегося прямиком из ладони туманного клинка указал на Меркулова. — … открыл нам путь сюда, в страну, где нет Туат Да Даннан!

Митька? Причем тут Митька?

— Где мой сын? — звенящим от явной ярости и скрытого страха голосом выпалил Меркулов.

— Отправился к своей Кровной родичке Моране! Подох! Как пес, разом с грязными жидовскими тварями! — торжествующий крик донесся с ближайшей крыши. Мелькнул автоматонный плащ и широкополая шляпа а-ля Рокамболь.

Псы-оборотни возмущенно взвыли и дернулись было вслед промелькнувшей на крыше тени, но резкий медвежий рык заставил их замереть на месте.

— Мне жаль, — голос предводителя фоморов, странный, не мужской и не женский, зазвучал также завораживающе-мелодично, как у альва. — Крови Морриган не следовало вмешиваться: чтобы открыть проход, нам хватило бы вот его жизни… — свисающий ему на лицо край ткани мотнулся, когда он кивнул на альва — … и крови его родичей по матери.