— Мразь! — прохрипел Алешка. — Поганый ублюдок!

— Но не рассчитываете же вы справиться там, где проиграли фоморы? — не обращая внимания, мягко продолжил Митя. — Да и сами вы недалеко ушли от сынка…

— Простите? — ледяным тоном переспросил Лаппо-Данилевский. Паро-беллум он не опускал, мечась глазами между топором у горла сына и стоящим над ним Митей.

— Вряд ли в этой ситуации вам стоит надеяться на прощение, — вздохнул Митя.

— Не понимаю, о чем вы говорите, — ледяным тоном бросил Лаппо-Данилевский.

— Это, знаете ли, пока вы против подданных отечества нашего злоумышляли, можно было рассчитывать на недостаточность улик или поддержку покровителей. А к делу о государственной измене подход иной будет. О ваших денежных затруднениях известно многим, так что причину предательства искать не придется. Неужто и впрямь надеялись, что фонари, выставленные руной призыва, и массовое кровавое жертвоприношение удастся выдать за случайность? Да и Алешку видели: в той самой пещере, где он сговаривался с лазутчицей фоморов. Собирались поставить там пару фоморьих фонарей и подготовить «засадный полк»? Ударили б на город не только изнутри, но и снаружи? Любопытно, кого в жертву готовили? — Митя поглядел на Алешку, на старшего Лаппо-Данилевского и устало покачал головой. — Впрочем, нет, не любопытно. Неплохой план, как и все иные ваши планы. Даже удивительно, что при такой предусмотрительности они всегда заканчиваются неудачей, — равнодушно добавил он.

— Это все ты! — корчась у Мити под ногой, прохрипел Алешка. — Я же говорил тебе, отец, что в пещере был варяжский драккар! Невидимый! Он сбежал, а потом стрелял по нам, а потом привез на склады железо. А ты все — болван, болван! А я не болван — это все он! И с Бабайко, и с варягами — да он на все способен!

— Благодарю. Даже лестно, — хмыкнул Митя. — Хотя я способен на большее, чем быть злым роком провинциального дворянского семейства.

— Надеетесь на Кровную родню? — хмыкнул Лаппо-Данилевский. — Не стоит так уж верить, что они по-прежнему будут держать в руках всю власть в империи — слишком уж многим они мешают!

— Фоморам? Варягам? Вам, Иван Яковлевич?

— Я не собираюсь обсуждать с мальчишкой придворную политику! — Лаппо-Данилевский высокомерно вскинул голову. — И напрасно вы с вашим батюшкой надеетесь выслужиться! Какие еще жертвоприношения? Всего лишь неумные фантазии полицейских. Еврейский погром — обычное дело, этой нации не впервой возбуждать против себя негодование честных христиан. В конце концов, они Христа распяли! Ваше свидетельство, что бы вы там ни видели, не стоит ничего: вы просто клевещете, желая помочь батюшке в карьере. Да и как вы могли что-то видеть или слышать — неужто с невидимого варяжского драккара? Любопытно, любопытно, откуда бы вам знать, где он, тот драккар? А не вы ли и привели находников в город? Или ваш батюшка? Все же он человек небогатый, из низов, а железо — изрядный куш и соблазн для вчерашнего мещанина. Да и с фоморами не все чисто. Верно ли я слышал, что их предводитель, с которым будто бы сговаривался мой сын — на самом деле гувернантка Шабельских?

При этих словах Алешка захрипел — Митя даже мельком глянул, не перерезал ли ему, невзначай, горло.

— Эта уродина?

— Так все фоморы отнюдь не красавцы, — пробормотал Митя. — По сравнению с иными мисс Джексон весьма мила.

— Значит — верно? Надо же, а мы и не знали! А вот вы-ы… она ведь вас навещала дважды в неделю, уединялась с вами под предлогом уроков — а каких уроков, кто может сказать? Да и сами Шабельские… зачем они нелюдь в доме столько лет держали, и какой имели умысел? Дочь их младшая и вовсе вызывает немалые подозрения: была замешана в деле Бабайко — как бы не сама лично мертвецов поднимала, о чем мы с Алешкой и будем свидетельствовать.