— Значит — верно? Надо же, а мы и не знали! А вот вы-ы… она ведь вас навещала дважды в неделю, уединялась с вами под предлогом уроков — а каких уроков, кто может сказать? Да и сами Шабельские… зачем они нелюдь в доме столько лет держали, и какой имели умысел? Дочь их младшая и вовсе вызывает немалые подозрения: была замешана в деле Бабайко — как бы не сама лично мертвецов поднимала, о чем мы с Алешкой и будем свидетельствовать. Ах да, еще альв! Агент Туманного Альвиона, не иначе, и цель его — отвадить фоморов от островов, натравив на наши беззащитные земли. Вполне в духе альвийского коварства!

— Он наполовину еврей, — пробурчал Митя.

— И вовсе выродок, — согласился Лаппо-Данилевский, — личность, несомненно, гораздо более подозрительная, чем, как вы изволили выразиться, провинциальное дворянское семейство. А ведь вы его публично своим портным объявили — многие слышали! Есть еще бывший муж моей нынешней жены, а ваш управляющий Штольц. Его братец Ингвар, кажется, тоже присутствовал на тех уроках с фоморой-гувернанткой? Надо же, какой казус… И гимназисты, о которых вы проявили заботу, столь странную для себялюбивого мальчишки, каббалист, инженер. Поверьте, о них я тоже найду что рассказать подозрительного, так что целый заговор нарисуется. даже если нам с сыном не удастся оправдаться, и мы пойдем на дно… — губы Лаппо-Данилевского скривила злая усмешка, — за собой мы утянем и батюшку вашего, и вас, Дмитрий, и даже ваших Кровных родичей! Уж можете не сомневаться!

— И чего вы хотите? — мрачно сказал Митя. Ни мгновения, ни единого мгновения он не сомневался, что Лаппо-Данилевский так и сделает. И если за себя и отца Митя не волновался — Истинный Князь неприкосновенен — то Ингвар, Йоэль, Даринка… Ему ли не знать, как подозрительны и пристрастны бывают господа из Петребурга!

— Для начала извольте отпустить моего сына! — фыркнул Лаппо-Данилевский.

Митя подумал — и убрал топор от горла Алешки.

Скалясь, как озлобленная крыса, Алешка вскочил, отпрыгнул назад, отступая за спину отца и торжествующе ухмыльнулся:

— Возомнили о себе невесть что? Как бы не так! Будете делать, что вам скажут!

— Алексей! Помолчи… Вы тоже будете молчать, Дмитрий, — придавил голосом Лаппо-Данилевский. — И батюшке вашему объясните, чем может для него обернуться излишняя настойчивость в расследовании этого дела. А теперь — прочь с дороги! — он махнул рукой, будто смахивал соринку.

— Не торопитесь так, Иван Яковлевич, — задумчиво проговорил Митя. — Все равно я в вашей паро-телеге шланг от парового котла выдернул. Не думал, что мы с вами договариваться станем, — теперь уже Митя криво улыбнулся. — Да, раз уж мы с вами так мило беседуем… Уж не сочтите за труд, Алексей, меня давно мучает вопрос… Это же вы каким-то образом оставили следы медведя на месте убийства Эсфирь Фарбер? Чтобы навести подозрения на младшего Потапенко?

— Вот и видно, что как не пыжься, а вы всего лишь парвеню! Иначе вас бы не беспокоила ни грязная жидовка, ни это животное, ее любовник!

— Алексей, я велел тебе молчать! Просто ничего не отвечай.

— Если он не ответит, разговора не будет, — хмыкнул Митя. — Я не сомневаюсь, что он это сделал. Меня, знаете ли, интересует — как? Не могли же вы таскать за собой некую печать… штамп… в форме медвежьей лапы? Из дерева или металла? Куда бы вы ее прятали — в панталоны?

— Представьте себе! — расхохотался Алешка. — Да! Не сообразили? Впрочем, куда вам… Эту самую печать не обязательно делать ни из дерева, ни из металла, хватит обыкновенного меха с нашитыми когтями! Достаточно пары мгновений, бросить ее на землю и придавить подошвами.