— Сумасшедшим, — негромко перевел Йоэль.

— А головы и по маленьким делам лишиться можно, что согласитесь, особенно обидно, — с удовольствием заключил Карпас. И отбросив вдруг ерничество, как плащ с плеч, заговорил серьезно и спокойно. — Я, Дмитрий Аркадьевич, с мелочной лавочки начинал, сейчас купец 1-й гильдии, а через год, если у нас снова не случится варягов, фоморов и погромов, буду самым богатым человеком в этой губернии. У нас в державе Росской больше земля ценится: столетиями так было, что у кого земля, тот и хозяин, вот и держатся, что дворянство, что Кровные за земельные угодья. Их покупают, ими награждают, как батюшку вашего. В высших кругах, говорят, процветает мысль, что ежели империя наша плодов земли станет продавать изрядно, всё остальное — от станков до паровых телег — возьмет, да и купит.

— А вы с мнением высших кругов не согласны? — насмешливо поинтересовался Митя: провинциальный купчик, полагающий, что знает больше сановников империи, начал его раздражать. В высшие круги не вхож — а туда же, рассуждает!

— Я, ваша светлость, к высшим кругам касательства не имею. По «Временным правилам» государя нашего Александра III Даждьбожича лицам иудейского вероисповедания землю покупать запретно. Пришлось становиться фабрикантом. И что я вам скажу, как простой фабрикант, не знающий высоких державных резонов, а только свои счетные книги: продукт фабричного производства подороже плодов земли выходит. Сколько пшеницы ни продай — на всё, потребное современной державе, не хватит. Да и не купят у нас столько пшеницы — у них же и своя есть! А потому в будущем вижу я два пути: или мы, как нынче, продолжим закупать заграницей даже спички с иголками, и разоримся вчистую, — это было сказано равнодушным тоном неизбежности, — Или, — Карпас подался вперед и заговорщицки прошептал, — или те, кто встанут у истоков новой отечественной промышленности, станут князьями стали и пара.

— Как поэтично… — пробормотал Митя. И здраво: им с отцом трудящиеся в имении паро-боты достались разом с управляющим, а паро-телеги были взяты с добычей. С урожая они бы никак не купили. Но провинциальный фабрикант всё это понимает, а в высших кругах Петербурга умных людей не нашлось?

— В нашей империи, ваша светлость, у разных сословий права разные — у кого побольше, а у кого и вовсе никаких… — продолжил Карпас.

Ингвар вскинулся как уланский конь при звуке боевой трубы:

— И это совершенно несправедливо!

— Не буду спорить, но я не рэволюционэр. — не дал перебить себя Карпас. — Если хочу вести дела, должен искать связи и соратников среди тех, кому законы и порядки дозволяют больше всех. Только вот я — иудей, — он поднялся и подошел к окну и заговорил тяжело и глухо, не отрывая взгляда от цветного витражного стекла. — Говорят, деда нынешнего царя, Николая I Даждьбожича, как-то упрекнули, что мы, евреи, в империи прав не имеем, а в Туманном Альвионе с евреем Дизраэли, графом Биконсфильд, даже альвийские лорды свой норов придерживают. На что император сказал: когда еврейское местечко перестанет означать нищету, грязь и безграмотность, а евреи его империи станут такими, как тот альвионский граф-еврей, то и права получим такие же. Теперь у нас есть образование, манеры, почтенные профессии.