— Ле… — Митя хрипло закашлялся и сквозь пересохшее горло наконец выдавил. — Леся… С-спасибо…

— Да на здоровьечко, паныч! Пан… — она присела в книксене и исчезла за дверью.

— Совсем ты у меня взрослый стал, сын! — серьезно сказал отец, провожая горничную взглядом. — Еще бы дверь закрывать научился…

— Она… Я не ожидал, что… — пролепетал Митя, пряча от отца взгляд, и с усилием взяв себя в руки, выпрямился: хуже нет — оправдываться! Перина сползла, а с кровати на пол посыпались ножнички и щипчики.

И только тут он сообразил, что услышал! «Совсем… взрослый… сын…» Отец это сказал! Снова, как и каждый день рождения! И быстро, чтоб не дать себе передумать, Митя выпалил:

— Ты все-таки веришь, что я — твой сын?

— Почему мне в это не верить? — отец поискал взглядом стул, подтянул его к кровати и уселся, положив на колени что-то длинное, завернутое в хрустящую бумагу.

— Потому что все в городе намекают… Да что там, в открытую говорят, что я… что ты меня… — забормотал Митя, невольно с любопытством поглядывая на этот сверток. Вот вроде бы и важнейшие дела обсуждают, а все одно любопытно — что там? — Что ты дал мне свое имя, но мама родила меня вовсе не от тебя! — и требовательно спросил. — Ты же не веришь, что мама могла?

— Как тебе сказать… — протянул отец, а у Мити перехватило дыхание — он… верит? Все-таки верит мерзкой сплетне?

— Насколько я знал твою мать — весьма в этом сомневаюсь. Хотя… Я все же сыскарь, и также знаю, что всякое бывает. Мы понятия не имеем, что скрывается в уме и сердце другого, даже самого близкого, человека, — он испытывающе посмотрел на Митю, — да и для происходящих вокруг тебя странностей это, пожалуй, самое логичное объяснение.

Митя судорожно дернулся. Сердце стиснуло, будто чья-то рука пробила ему грудную клетку и сжала кулак.

— Но я готов выслушать и другое объяснение, если оно есть. В любом случае, я шестнадцать лет был твоим отцом, и не вижу, почему болтовня вовсе чужих нам людей должна что-то изменить в наших отношениях, — и положил сверток Мите на колени. — Поздравляю, мой мальчик! Ты совсем-совсем взрослый нынче!

— Я… — пробормотал Митя. В груди стало горячо, этот жар вдруг ударил в голову, и он почувствовал, как горячая дорожка ползет по щеке.

— Эй! Ты что, ревешь, юноша? — вроде бы весело, но тоже каким-то подрагивающим голосом спросил отец.

— И вовсе нет! — не поднимая взгляд на отца, вроде бы очень увлечен подарком, Митя принялся с хрустом обдирать с подарка оберточную бумагу. Наружу выглянул круглый набалдашник — Митя с интересом прижал его пальцем, тот слегка пружинил. Каучук? Он вскинул вопросительный взгляд на отца, тут же зашуршал бумагой быстрее — и выволок наружу уже знакомую трость черного дерева, плотно покрытую витками медной проволоки! Только теперь она была полностью закончена — витки лежали ровно и сверкали благородным красным отблеском, гармонируя с чернотой каучука и дерева, а на конце трости красовался изящный медный конус.

— Делаешь так! — отец перехватил трость, повернул ручку и из кончика вырвался пучок перуновных молний. Затрещало и остро запахло озоном, — ты ведь хотел трость, а с клинками ты не очень любишь…

«Ну почему же, клинок — элегантно и весьма загадочно. Хоть и не удобно» — подумал Митя.

— … а такая современная вещь тебе должна понравиться! Вот и попросил Ингвара помочь.