— Ни к чему особенному не приведут! — рявкнул Митя — если, конечно, можно рявкать вполголоса. Ему вовсе не хотелось. чтоб все слышали, как он тут делится сведениями из кабинета губернатора. Но чего не сделаешь, чтоб сохранить добрые отношения со своим портным. — Посидеть вашему каббалисту, да и инженеру тоже, придется, но быстрого военного суда не будет. А будет тщательное расследование, которое проведет мой отец, а уж он-то понимает, что полицмейстер…

— Их не повесят? — едва шевеля губами, спросил Йоэль. и его и без того бледное лицо вдруг начало стремительно сереть.

— Да нет же! — радостно заверил его Митя. — Мы с отцом постарались!

Глаза Йоэля стали вдруг неподвижными, устремленными в одну точку, как у покойника. Потом он попятился, поглядел на Митю совершенно безнадежным взором и уже в полный голос воскликнул:

— Что же вы наделали!

— Да говорю же вам, ничего смертельного с ними не станется…

— Это-то и страшно! — рявкнул Йоэль. — Поверьте, лучше, гораздо лучше было бы, если б ребе Шнеерсон был повешен на площади сегодня, без суда и следствия! Тогда у остальных был бы хоть какой-то шанс! — он повернулся к остальным и крикнул. — Их отвезли в тюрьму, казни не будет!

И тогда над толпой вдруг взвился короткий глухой крик — будто вскрикнуло огромное смертельно раненное животное, угодившее в ловушку, из которой нет выхода.

Глава 20. Вкус крови

— Идут! Идут! — мелкий тощий мальчишка вылетел из-за угла. Босые ноги его чавкали грязью немощеной улицы, слишком длинная ватная кацавейка была разодрана от подола до самого ворота. Глаза страшные, безумные, а из-под всклокоченных волос на висок стекала кровь. — Идут! — он вихрем пронесся мимо, обдав Митю смрадом пота и ужаса, врезался в толпу и помчался бы дальше, если бы старый Альшванг не сгреб его в охапку. Мальчишка забился, завыл, отчаянно брыкаясь и ничего не соображая.

— Ну, тихо-тихо! Тихо, я сказал! — старый портной встряхнул мальчишку и будто от этой встряски разум у того прояснился, а взгляд стал осмысленным. Он огляделся по сторонам, наконец, понимая, где он и что с ним, и вдруг завизжал:

— Убили! Убили! Бегите!

— Кто убил? Кого убили? Да говори ты толком! — сопровождая каждый вопрос встряхиванием, продолжал Альшванг.

— А всех… всех и убили! — мальчишка вдруг захохотал — дико, страшно — и тут же захлебнулся рыданием. И снова зашелся смехом. — Выволокли из пролетки и уб… уб… убили! Она кричала, она так кричала! — смеясь и плача бормотал он.

Старый портной погладил его по голове, а потом размахнулся и отвесил короткую затрещину, от которой голова у мальчишки мотнулась. Истерика тут же оборвалась, он только дышал — хрипло и часто, будто все еще бежал. В руку Альшвангу кто-то сунул флягу, горлышко ее стукнуло мальчишке об зубы, тот глотнул — глаза его выпучились, и он закашлялся, плюясь и сгибаясь пополам. Видно, не вода там была.

— Говори по порядку! — скомандовал Альшванг.

— Мы с Иц… Ицкой пошли до тюрьмы. Как… как големов гонють поглядеть.

— Шдёмиль! Не насмотрелись еще! — крикнул кто-то, но Альшванr кинул в толпу грозный взгляд и там стихли.

— Дальше давай! — скомандовал он мальчишке.

— Пригнали. На тюремный двор. Ворота закрывать стали, а тут толпа — и внутрь, пока ворота открытые. Камни у них, палки, ломы был и, железные. Бить начали по големам. Кричать «Выдайте нам жида-убойцу, казнить его будем»! И на тюрьму пошли.